Шрифт:
Помимо очевидной борьбы за власть здесь, так же, как в эпизоде со змеем, под ударом оказывается целомудрие княжеской четы. Можно сказать, здесь мы также видим змея, но действующего тайком, через людей. И вновь князь Петр воздвигает духовный меч против змея и побеждает его: пренебрегает княжением ради того, чтобы не нарушить Божьей заповеди [184] .
В этом отрывке автор «Повести…» напрямую «разыгрывает» поучение апостола Павла: «Облецытеся во вся оружия Божия, яко возмощи вам стати противу кознем диаволским… приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют и вся содеявше стати. Станите убо препоясани чресла ваша истиною, и оболкшеся в броню правды, и обувше нозе во уготование благовествования мира: над всеми же восприимше щит веры, в нем же возможете вся стрелы лукаваго разжженныя угасити: и шлем спасения восприимите, и мечь духовный, иже есть глагол Божий» (Еф. 6: 11–17; курсив наш. — И.Л.,Д.В.).
184
Возможно, победа Петра Муромского мыслится автором «Повести…» не только как его личное одоление дьявола, но и как державное дело. М. Б. Плюханова отмечает, что «утрата царем личного целомудрия несла… опасность общей гибели». Иными словами, за грехи царя могла расплатиться вся земля, ему подвластная. В рамках средневекового христианского мировидения государь наделялся особыми свойствами, которых обычные люди не имели, потому и грех правителя выглядел как нечто более опасное, нежели грех одного из подданных.
Глаголом Божьим в эпизоде ссоры с боярами является поучение из Евангелия, которое пришло на ум князю Петру и которому он решил следовать. Таким образом, князь Петр вновь воздвигает уже не булатный, а словесный меч против дьявола и побеждает его.
Третий раз целомудрие княжеской четы подвергается нападению дьявола в эпизоде на корабле: «Некто же бе человек у блаженные княгини Февронии в судне. Его же и жена в том же судне бысть. Той же человек, приим помысл от лукавого беса, воззрев на святую с помыслом. Она же, разумев злый помысл его вскоре, обличи…» [185] На сей раз словесным мечом вооружается женщина, а не мужчина.
185
Повесть о Петре и Февронии Муромских. С. 640–642.
Итак, целомудрие княжеской четы трижды в «Повести…» подвергается нападению дьявола и помощью Божьей остается нерушимым. Тема семейных отношений наполнена евангельским духом.
В связи с поднятой темой уместно вспомнить рассуждения такого крупного историка, как А. И. Клибанов, — о характере отношений муромской четы. Исследователь предположил, что отношения Петра и Февронии в браке имели характер брато-сестринских. Свою гипотезу он подкрепил одним серьезным доводом — отсутствием у них детей [186] .
186
Клибанов А. И. «Повесть о Петре и Февронии» как памятник русской общественной мысли // Исторические записки. Т. 65. М., 1959. С. 307–308.
Но отсутствие детей в «Повести…» может иметь и другие объяснения: например, автор попросту не знал об их существовании [187] . Или же он не видел причин обращаться к истории отпрысков Петра и Февронии. Произведение-то его посвящено святым супругам, а не их семье. Повествование сосредоточено на Петре и Февронии с такой силой, что все прочие персонажи напоминают маленьких человечков на клеймах иконы, окружающих средник — центральное изображение. А для средника достаточно двух главных фигур…
187
Кроме того, рассуждая по-житейски, даже и бесплодие необязательно означает отсутствие брачного общения.
И, наконец, такого уровня подвиг не обошелся бы без внимания книжника, а в похвале, где перечислены добродетели святых, ничего о воздержании в браке мы не находим.
А. И. Клибанов разворачивает обширное рассуждение о характере семейных отношений Петра и Февронии. Он отмечает их «бестелесность». Действительно, в списках «Повести…», относящихся к XVI веку, мы не находим слов о физической красоте Февронии (в отличие от списков XVIII века). Более того, исследователь отыскивает у Ермолая-Еразма идею греховности самой заботы о внешней красоте. А из эпизода с водой, почерпнутой с двух бортов, А. И. Клибанов делает вывод, что книжник был сторонником идеи «бескачественности» женского естества в противовес аскетической традиции представлять женщину как злейшего врага [188] .
188
Там же. С. 306, 310–312. Само по себе представление о том, что в христианской аскетической традиции женщина выглядела как злейший враг, примитивно. Скорее, женщину представляли как источник сильнейшего соблазна, порой используемый истинным злейшим врагом — дьяволом.
Но всё это, мягко говоря, абстрактное теоретизирование на пустом месте. Чтобы из сцены с почерпыванием воды с двух бортов делать вывод о «бескачественности» женского естества, надо иметь чрезвычайно сильное воображение. Скорее видно, что Феврония, заведя разговор о плотском общении мужчины и женщины, знает, о чем говорит. Иными словами, вывод напрашивается прямо противоположный тому, о чем пишет А. И. Клибанов. Что же касается красоты святой Февронии, да и в целом заботы о внешней красоте, то… разве замуж выходят одни красавицы? Разве не самые красивые женщины, ставшие чьими-то женами, избегают супружеского ложа? И разве благочестивая женщина, пренебрегающая из соображений веры косметикой и украшениями, непременно должна пренебрегать еще и телом мужа? Во всем этом нет ни крупицы логики!
Не стоит без конца вглядываться в строки древних рукописей, имеет смысл иной раз отвлечься и посмотреть в окно. А там сама жизнь каждый день дает уроки, бесконечно далекие от какого-то выдуманного советским историком «сверхблагочестия».
Гипотеза о «братско-сестринских» отношениях Петра и Февронии в браке несостоятельна. Ее просто-напросто нечем подтвердить.
А вот великая высота, которую автор «Повести…» видит в сохранении целомудрия, — действительный и очень сильный мотив, проходящий через всё произведение.
Как уже отмечалось выше, сквозные мотивы берут свое начало в предисловии и развиваются в основной части «Повести…».
Пожалуй, самый наглядный тому пример — незначительный с виду мотив древа. Древо впервые появляется в предисловии: «Безстрастие же Его неизреченно есть, и невозможно есть никакою притчею сказати, ни мощно к чесому приложити, занеже все тварь Его есть; в твари же Его разумеваем безстрастие, ибо аще какову древу стоящу на земли, солнцу же с небеси сияющу на нь, в ту ж годину древу тому, аще ключится посекаему быти и сим страдати, ифир же солнечный от древа того не отступит, ниже спосекается з древом, ни стражет» [189] .
189
Повесть о Петре и Февронии Муромских. С. 628.