Среди них был и У. Г. Роджерс, который шепнул мне: «Меня тревожит, что ее засыпят вопросами». Я ответила: «Не надо волноваться». Журналисты хотели знать, собирается ли она поучать Америку. «Нет, ничего подобного, я приехала смотреть и слушать, ну и говорить».

Тем временем я занялась оформлением таможенных бумаг, чтобы подготовить их заранее. Когда мы сошли с корабля, Ван Вехтен, Беннет Серф и брат Гертруды из Балтимора должны были встретить нас. Я отправилась к таможеннику и сказала: «Вот ключи, у нас ничего, подлежащего обложению таможенной пошлиной, нет, я все заполнила, новая одежда приготовлена для нас самих на замену. Я не думаю, что у нас есть что-нибудь подлежащее налогу». И вернулась поговорить с Ван Вехтеном. Я посмотрела на таможенного инспектора — он ничего не делал. Я обратилась к Карлу: «Думаю, он закончил, Конечно, я дам ему на чай». Карл отчаянно замахал руками: «Ни в коем случае». «Что ж, тогда я пожму ему руку и поблагодарю его». «Только без рукопожатия, здесь это не делается».

На следующей неделе в журнале «Нью Йоркер» появилась карикатура с изображением предположительно таможенного инспектора со словами: «Гертруда говорит: четыре шляпы есть шляпа есть шляпа» [73] .

Карл и Беннет вернулись, чтобы отвезти нас на ленч в отель Алгон-куин, в котором я заказала номер. Там царила ужасная суматоха, журналисты набились в комнаты, кругом были провода, какие-то катушки, всякие устройства. Я не могла открыть свою сумку, не могла открыть чемодан, не могла ничего.

Во второй половине дня вся шумиха закончилась, и мы вышли погулять. Я предложила поискать фрукты. К моему немалому удивлению продавец в хорошем овощном магазине спросил: «Мисс Токлас, как вам нравится Нью-Йорк?». Откуда он знал, кто я?

На Таймс-сквер бегущая световая реклама сообщала: «Гертруда Стайн прибыла в Нью-Йорк, Гертруда Стайн прибыла в Нью-Йорк…». Будто мы и не знали!

По возвращению в отель мы застали фрукты и красивые цветы, присланные Ван Вехтеном. Я занялась наведением порядка в наших делах, одновременно наслаждаясь фруктами.

Нам выделили три комнаты — две спальни и одну гостиную и все это лишь для нас.

Темнело, мы решил пообедать в наших комнатах. Гертруда надумала сразу же завести привычку: есть по вечерам легкий ужин, чтобы она могла читать лекцию в любое требуемое время, не меняя при этом свой порядок питания. Она посчитала, что устрицы и дыня будет приемлемой диетой.

Мистер Харкорт, опубликовавший «Автобиографию Элис Б. Токлас», прислал нам приглашение посетить его следующим утром в редакции. Он хотел показать нам редакцию и познакомить с мистером Брейсом. Так что на следующее утро мы отправились туда.

Мистер Харкорт сказал: «Я даже и не представлял себе, что вы будете такими популярными». «Но вы должны были так подумать, — сказала Гертруда, — потому что людей привлекает именно то, что они не понимают». При этих словах мистер Харкорт послал за мистером Брейсом и сказал: «Послушай, что она говорит, она утверждает, что публику привлекает то, что она не понимает».

С лекциями в Колумбийском университет произошла небольшая неувязка. Там должны были состояться три лекции и устроители оповестили Гертруду, что лекционный зал может вместить 1500 человек, как им поступать с остальными? Гертруда попросила меня написать, что существует договоренность: на любой лекции должно присутствовать не более пятисот человек, и что они имеют в виду, называя цифру 1500. Появился глава лекционного департамента и спросил, что мы имеем в виду. Я поинтересовалась, не получал ли он уведомление из Парижа о количестве людей, допускаемых на каждую лекцию. «Я и не подумал, что именно это вы имеете в виду», — ответил он. «Почему же, — спросила я, — вы предположили, что говорилось одно, а имелось в виду другое?». Гертруда сказала: «Все просто. Если вы не можете принять это условие, выбросите мысль о проведении лекции». «Мы не можем так поступить» — ответил глава департамента. «Вот что, — сказала Гертруда. — Я даю вам 24 часа, то есть до завтрашнего утра, чтобы известить меня о вашем согласии».

На лекции в Колумбийском университете я сидела рядом с Мейбл Уикс, прежней приятельницей Гертруды, и она спросила очень решительно: «Разве я не увижусь с Гертрудой?». На что я вынуждена была ответить: «Извини, я не знаю». Мисс Уикс была одной из старых подруг, с которыми Гертруда не хотела встречаться. Другой была миссис Миллс, мать Карли Миллса, позвонившая мне и пригласившая к себе домой на обед. Я сказала: «Сожалею, но это невозможно, поскольку Гертруда не принимает приглашений».

Состоялась лекция и в Принстонском университете. Лекционный зала был заполнен, но присутствовало не более пятисот человек. Железнодорожная служба оказалась очень плохой. Поезд опоздал и в Принстон, опоздал — надолго — и в Нью-Йорк. Поездка оказалась утомительной.

Карл устраивал для нас вечеринки, где знакомил со своими негритянскими друзьями. Они шокировали меня своими резкими и бесцеремонными утверждениями. Особенно я запомнила голубоглазого и светловолосого негра Уолтера Уайта. Позднее он стал мужем моей приятельницы Поппи Кеннон. Присутствовал на вечеринке и Джеймс Уэлдон Джонсон. На другой такой вечеринке присутствовали супруги Нопф. Миссис Нопф посетила Гертруду в Париже, по-видимому, благодаря миссис Брэдли, литературному агенту. Тогда Миссис Нопф хотела опубликовать какое-нибудь произведение Стайн. Гертруда обещала подобрать что-нибудь и выслать ей до того, как она покинет Париж. Прошло несколько месяцев, от нее не было слышно ни слова, и Гертруда решила: «Напиши ей и попроси вернуть рукопись, чересчур долго залежалась у нее». В ответ миссис Нопф написала, что Гертруда знает, как она хотела напечатать рукопись в их фирме, но в редакции парни сказали, что не подойдет.

Состоялось бесчисленное количество званых ленчей и обедов. На одном из них Карл представил Гертруде Стайн Джорджа Гершвина и тот сыграл для нее несколько своих вещей.

Карл сделал сотни фотографий Гертруды, да и меня снимал достаточное количество раз. Процесс съемки происходил в маленькой, жаркой комнате, под ярким светом электрических ламп. Гертруда измучалась и почувствовала облегчение, когда вся процедура закончилась. Карл сделал совершенные фотографии Гертруды в ее многочисленных блузках.