Конечно, привлечь их к работе, апеллируя к "светлым идеалам" Коммунистического Интернационала было невозможно — но на серьезную работу за хорошие деньги, с гарантиями нормального устройства близких, многие из них наверняка бы согласились. Вопреки советским фильмам, где эмигранты постоянно сидят в неплохих ресторанах, реальная жизнь большинства русских эмигрантов, мягко говоря, была безрадостна. В общем, полковник ГРУ счел, что адмирал Канарис обойдется без этих людей.

Что же касалось привлечения этих людей к работе, то полковник Ленков был совсем не понаслышке знаком с практикой родного ведомства, заключавшейся в том, что у каждого резидента ГРУ было две сети: агенты, входившие в первую сеть, проходили по документам учета; агенты же, входившие во вторую сеть, ни по каким учетам не проходили, их не знало даже руководство, точнее, оно знало о существовании второй сети, но, никто, кроме резидента, не знал агентов, и, вообще не имел никакой возможности выйти на них. Конечно, Вячеслав Владимирович не был "чистым" оперативником — но, вопреки голливудским боевикам, офицеры спецназа ГРУ совершенно не соответствовали "стандарту" зверообразных громил, с автоматом в каждой руке, и, безупречно гладкой корой головного мозга. Все обстояло с точностью до наоборот — в реальности они занимались оперативной работой не в меньшей степени, чем специальными операциями, так что с навыками оперативной работы все было в полном порядке.

Конкретно же полковнику доводилось привлекать к работе людей, которым было безразлично, на кого работать, на ГРУ или ЦРУ, Аллаха или Иблиса — это были его личные агенты, обязанные лично ему и готовые работать только с ним.

Действуя таким образом, можно было приобрести костяк будущей организации. Что же касается "наращивания мяса", то был такой благодарный для любой спецслужбы материал, как уголовники — полковник Ленков целиком и полностью разделял мнение полковника Николаи, выраженное в чеканной формуле "Отбросов нет — есть кадры!". Применительно же к 20-м — 40-м годам, в мире был весьма развит такой интересный для разведки бизнес, как контрабанда. Кстати, именно на эту эпоху приходилось и постепенное становление наркобизнеса — а под его прикрытием тоже можно сделать немало.

Со вторым вопросом дела обстояли сложнее — но тоже были вполне решаемы. Ленину приписывают высказывание: "Чтобы выиграть Гражданскую войну, мы ограбили Россию!". Вячеслав Владимирович не знал, говорил ли Ульянов это — но, то, что в действительности товарищи большевики на совесть ограбили Россию, сомнению не подлежало.

Более чем приличные счета, измерявшиеся десятками миллионов американских долларов и швейцарских франков, были почти у всех членов "ленинского Политбюро". Разумеется, на все сразу замахиваться было глупо — имелись две цели, успешное поражение которых гарантировало решение финансовых проблем.

Первой целью был Лев Давыдович Бронштейн-Троцкий. Надо было признать, что мелочным он не был, во время Гражданской войны грабя эшелонами и пароходами, при этом, выбирая самые ликвидные товары, например, продукты и лекарства. Впрочем, Левушка не брезговал и вечными ценностями, к каковым он резонно относил драгоценные металлы и камни, иностранную валюту и произведения искусства. Насколько знал полковник, "нажитое непосильным трудом" в случае "демона революции" перевалило за сотню миллионов долларов — в золотом эквиваленте это была сотня тонн золотом, в современных же долларах, считая по паритету покупательной способности, между двумя с половиной и тремя миллиардами долларов. Правда, Ленков не знал, были ли это только личные деньги Троцкого, или это были и его личные суммы, и, выражаясь невежливо, "общак" его группировки. Впрочем, выяснить это было нетрудно — куратор наверняка мог считать нужную информацию.

Ценен международный авантюрист Бронштейн-Троцкий был не только колоссальными "сбережениями", но и информацией — он очень многое знал, располагая убойным компроматом на массу влиятельных персон в России и мире. Именно поэтому Вячеслав Владимирович и не считал возможным сразу отправить Леву в ад, хотя, по его глубокому убеждению, Троцкий "коптил небо" лишних лет двадцать, если не больше. Список пакостей, сделанных "Львом революции" Российской Империи и Советскому Союзу — полковнику Ленкову очень нравилось определение, данное де Голлем Советскому Союзу, определение, заключавшееся в словах "вечная Россия" — пакостей, за каждую из которых Троцкий заслуживал применения к себе старой шутки, некогда очень популярной в "Аквариуме", гласящей "Мы делаем предупредительный выстрел в голову, а контрольный — в сердце", был очень велик. Поэтому легко уйти Льву Давыдовичу не грозило — сначала ему предстояло поделиться своими обширными познаниями и расстаться с неправедно нажитым.

Разумеется, список интересных собеседников Троцким отнюдь не исчерпывался — массу познавательного не мог не знать Яков Блюмкин, руководивший каналом, по которому ценности из троцкистского "общака" переправлялись в западные банки; весьма интересен был для любознательного человека, к которым с полным на то основанием относил себя Вячеслав Владимирович, идейный сторонник Троцкого Генрих Ягода, пусть и не ставший пока шефом НКВД; а уж как разведчику хотелось задушевно побеседовать с главным "мотором" "дела "Весна"" и одним из ключевых организаторов массовой чистки в РККА Израилем Леплевским. Просто сил не было, так хотелось!

Но это пока что была лирика — вторая цель, в том случае, если она не была легендой, была намного важнее. Эту историю полковник слышал еще в юности — суть ее заключалась в том, что у большевистского руководства имелся сверхзасекреченный "общак", о существовании которого знали только Свердлов, Ленин, Крупская и секретарь Совнаркома Горбунов. Якобы после того, как Ленин слег, Крупская и Горбунов приняли меры по его надежному сокрытию — и в 1922 году, в красивом городе Монтевидео появился аргентинский подданный, то ли дон Пабло, то ли дон Педро, человек с приличными средствами, купивший неплохой особняк и вполне себе светски живший на проценты с удачно вложенного капитала. Это и был доверенный хранитель "общака" — если верить легенде, Крупская, сдавшая Сталину личные счета мужа, "общак" так и не сдала; а взятый за глотку в 1938 году Горбунов все-таки попытался купить себе жизнь. Доверенные оперативники из личной разведки Кобы навестили "аргентинского дона" — подробности неизвестны, но, вроде бы хранитель отдал номерные счета, на которых лежало свыше двухсот миллионов долларов. Деньги сумасшедшие — для сравнения, весь первый этап индустриализации обошелся в два миллиарда долларов.

Совсем глухо поминалось о том, что к счетам прилагался архив Ленина и Свердлова — имелось в виду вовсе не их теоретическое наследие.

Вот эта цель, в том случае, если она была реальной, интересовала полковника намного больше — но, в любом случае, сначала стоило навести справки у куратора.

В случае успеха открывались, без преувеличения, сказочные перспективы — имея информационную поддержку со стороны куратора, можно было качать десятки миллионов с бирж. А с учетом того, что впереди была Великая Депрессия, на пике которой акции в США подешевели почти на порядок, можно было внедриться в ведущие промышленные компании Америки, скупив приличные пакеты акций за бесценок. Это открывало такие возможности для научно-технического и экономического шпионажа, о которых советская военная разведка в то время могла только мечтать.