Разбудил его телефонный звонок. Мобильник, брошенный в прихожей, надрывался, выдирая хозяина из объятий сна. Никита подскочил на диване, сел, жмурясь и растирая рукой занемевшую шею. Он и не заметил, как, вознамерившись поразмышлять о многочисленных встречах и недобрых новостях этого дня, провалился в сон, растекшийся вокруг из слепого экрана выключенного телевизора. В комнате и в прихожей горел верхний свет, за зашторенными окнами по-прежнему было сыро – по карнизу уныло шлепал мокрый снег. Мобильник смолк. Никита бросил взгляд на стенные часы. Десять ноль-ноль. Утра? Нет, сквозь шторы пробивался бы свет. Значит, вечера… Какого дня?! Он вскочил, запнувшись за стакан из-под виски, стоявший на полу возле дивана, бросился в прихожую и схватил телефон в полной уверенности, что увидит непринятый вызов от оперативного дежурного, который отчаялся дозваться сотрудника на смену.

«Ага! Все-таки вечер, и у меня все еще выходной… Отличная новость», – подумал Никита, взглянув на дату и время.

Мобильник в руке снова разразился трелью.

– Алло! – сказал Сурнин в трубку. – Я слушаю.

– Никита Михайлович? – неуверенно спросил женский голос.

– Да.

– Ох! Здравствуйте, дядя Никита!

Дядя?!

– Я так рада, что до вас дозвонилась! Меня зовут Рая. То есть Раиса. Я дочка Натальи, Зинаидиной дочери. Ну, вы помните, да?

– Нет.

– Баба Зина сказала, что мне лучше всего вам позвонить, что вы уже давно в Москве живете, – защебетала трубка. – Мне так неудобно, так неудобно! Но меня с работы чуть не выгоняют, все так ужесточилось с этим кризисом. Извините, что я так поздно, но вот прямо безвыходное положение! Я вас не разбудила случайно?

– Да нет.

– Может, мне лучше завтра перезвонить?

– Нет уж! Говори, Раиса, что случилось, – буркнул Сурнин, перебирая в голове многочисленных дальних родственников.

Зинаида, на которую ссылалась девушка, была родной сестрой Никитиного отца. Если эта щебечущая в трубку девчонка – ее внучка, то получалось, что Никите она приходится двоюродной племянницей.

«Может, мне пора умереть и воскреснуть с новыми документами? – угрюмо думал он, слушая сбивчивый рассказ. – Обычно такая необходимость появляется у Иных годам к семидесяти, но если Раечка сейчас не заткнется, я прямо завтра заявление в офисе напишу! По меркам ее бабушки у нас охренеть какое близкое родство. А семья у отца была немаленькая. И я, болван, забыл стереть номер из мобильника тетки, когда был в командировке на исторической родине. Не зря все наставники твердили в один голос, что в работе оперативника Ночного Дозора не бывает мелочей…»

– Короче! – не слишком вежливо предложил он, прервав словопоток.

– Может, пожалуйста… Если бы вы согласились… Вот бы мне бы…

– Рая! Тебе прописка московская нужна или деньги?

– Нет-нет! – закричала девушка, испугавшись, что он сейчас же бросит трубку. – Только временная регистрация! Понимаете, у меня вуз без общаги, мне пятнадцатого с квартирной хозяйкой расплачиваться, а на работе сокращения. И еще новый замначальника, он личные дела всех студентов заново перебирает! И всех, кто по договору работает, грозится уволить!

– Все-все! Я понял. Завтра, в одиннадцать, в МФЦ, записывай адрес… Паспорт не забудь!

– А… Дядя Никита, а на год можно?

– На год – только с условием, что до завтрашнего дня ты мне больше ни разу не позвонишь. Завтра без пяти одиннадцать я тебя сам наберу. Не опаздывай.

Никита отложил телефон, пожал плечами, расправил кровать и впервые за несколько дней уснул в своей постели.

На следующий день районный многофункциональный центр вызвал у Никиты острый приступ зависти к людям и их достижениям. Человеческая изобретательность как в сфере бюрократии, так и в сфере ее обслуживания всегда его впечатляла.

Пожалуй, люди здесь выиграли. Документооборот родного офиса Ночного Дозора казался Никите скрипучей машиной проволочек, увязшей в каком-то дремучем средневековье. Не спасали ни современные базы данных, ни передовое компьютерное оснащение, пришедшие на смену бумажным картотекам. Происходило это отчасти из-за того, что отнюдь не всю информацию, содержащуюся в пухлых бумажных папках, пожелтевших каталогах и потрепанных целительских справочниках, можно было перенести на современные носители. В хранилищах Ночного Дозора зачастую встречались папирусы, восковые дощечки, ветхие кожаные лоскуты, кости, испещренные рунами, и еще более невероятные артефакты вроде старинных свечей, дымок которых складывался в слова заклинаний, и ароматических палочек, вызывавших приступы озарения. Офисные работники Ночного Дозора были вынуждены лавировать между двух систем хранения информации – традиционной и электронной, и это отнимало кучу сил и времени. Особенно если учесть, что цепочка накопленных Иными сведений не прерывалась.

Люди могли позволить себе выбросить алхимию на свалку истории, а античным медицинским инструментам отвести место в музее. В силу краткости жизни они легко расставались с целыми системами знаний, заменяя их современными воззрениями, взращенными на опыте отцов-основателей. У Иных дело обстояло куда сложнее. И потому бюрократическая машина магов и волшебниц, вершивших судьбы мира, проигрывала человеческой вчистую. Это Никита Сурнин мог заявить со всей ответственностью.

Не далее как на прошлой неделе он угробил целый день в коридорах и кабинетах любимой конторы и вышел в дозор, на глазах у изумленной публики спустившись со второго этажа офиса. В ответ на закономерный вопрос оперативного дежурного «Сурнин, а ты что, домой не уходил разве?» Никита испытал острое желание его ударить.

Дело, которое отняло у него практически целые сутки, на первый взгляд совсем не выглядело хлопотным. Никите всего-навсего требовалось найти в Ночном Дозоре столицы ответственного за размещение в приютах для бездомных животных двадцати двух кошечек (из них пять котов, два кастрированы) и зарегистрировать одного дикого Светлого перевертыша – тоже кота, – разумеется, не кастрированного. Вся эта пушистая компания проживала в двухкомнатной квартире у благообразной одинокой москвички Марианны Васильевны, орала на все лады и круглогодично гадила в подъезде (за исключением перевертыша, что никоим образом не спасало ситуацию).