Но Гарольд не обращал внимания на деревенщину, продолжая сосредоточенно повторять боевой танец. Сырые доски скользили под ногами, но охотник, невзирая на боль в раненом бедре, ловко переступал с одной на другую.

Солнце карабкалось к зениту, и ровно в полдень из сеней вышла знахарка, вытирая об подол окровавленные руки. Не говоря ни слова, прошла к бочке с водой, умыла изрезанное морщинами лицо и тяжело вздохнула.

– Не спасла...

Оба мужика ошарашено смотрели на старуху. Первым не выдержал Лукаш. Он весь затрясся, укрыл лицо ладонями и горько зарыдал. Кислый смотрел в пустоту еще несколько мгновений.

– Обе?
– глухо спросил он.

Знахарка вздохнула ещё тяжелее. По щеке гончара пробежала одинокая мужская слеза. Гарольд с мрачным видом вложил меч в ножны на поясе. Дождь продолжал барабанить по крышам, оплакивая усопших.

Тяжелое молчание опустилось на подворье гончара, прерываемое лишь шумом дождя и редкими всхлипами Лукаша. Старуха вернулась в хату, через несколько минут вышла с сумкой на плече и спешно заковыляла прочь. Молодой парень злобно плюнул ей вслед. Кислый равнодушно посмотрел на него.

– Она сделала всё, что смогла, - запинаясь, проговорил он, скорее утешая себя, чем сына.

– Да будь она проклята, - размазывая по небритым щекам слёзы, просипел тот.
– Мамку убила, Агнешку не спасла... Будь она проклята...

Лукаш встал и, шмыгая носом, пошёл в избу. Старик вздохнул и заковылял следом. Казалось, за эти полчаса он постарел больше, чем за предыдущие тридцать лет. Гарольд чувствовал себя невероятно неуютно. Быть гостем в доме, и стать свидетелем смерти хозяйки дома - врагу не пожелаешь. Но уйти прямо сейчас он не мог никак. Дождь всё не прекращался, мост всё больше погружался в воду, а дорога всё больше раскисала. Следопыт нехотя отправился внутрь.

Войдя в избу, он наткнулся на Кислого с сыном, столбом стоящих в дверях. Поистине, даже у видавшего виды следопыта волосы зашевелились на голове. На лавке лежало бездыханное тело девочки. Обнажённое, бледное, раскрашенное узорами запёкшейся крови. Бурые линии складывались в завитушки, древние слова и пиктограммы, от взгляда на которых желудок подступал к горлу. На полу распростерлось тело Богумилы. Она послужила палитрой для этой демонической живописи. Тело было обескровлено, но на нём не было ни единой раны. Высохшая кожа превратилась в пергамент, а открытые глаза замерли в выражении ужаса. Женщина выглядела так, словно кто-то за одно мгновение высосал всю её жизнь, превратив её в скелет, обтянутый кожей.

Оба крестьянина, толкаясь в дверях, выбежали из хаты. Судя по звукам, они избавлялись от завтрака. Гарольд, зажав рот и нос, последовал за ними. Мужики блевали, давясь слезами и хрипя от ненависти. Блевать уже было нечем, но желудки выворачивало от одного только воспоминания о том, как именно умерли их родные. Следопыт понял, что до конца дней не забудет этой картины.

– Я... убью...её...
– сквозь слёзы хрипел Лукаш.

Гарольд с тихим шелестом обнажил меч.

– Покажи мне, где она живёт.

Гончар указал на невзрачную покосившуюся хатку, покрытую соломенной крышей. Охотник кивнул и неспешно отправился к ней.

Грязь хлюпала под ногами, засасывая в себя, словно не пуская к цели. Ветер неожиданно жестко ударил в лицо внезапным порывом. Казалось, сама природа не хотела, чтоб ведьма была мертва.

Уже через несколько минут Гарольд стоял у нужного порога. Низенькая дверь угрюмо щерилась подгнившими досками. Дождь застучал всё сильнее, косые струи били по лицу, словно плеть. Гарольд дёрнул за дверную ручку и вошёл.

– На смерть идёшь, сынок, - старуха стояла спиной к двери, копошась в своей сумке. Освещённая несколькими свечками, она отбрасывала жуткую тень сразу на несколько стен. Потолок был увешан всевозможными травами и кореньями, резко пахло кровью и чем-то терпко-сладким.

– Такие как ты - не должны жить, - процедил охотник, готовясь к решающему удару.

– Она сама хотела заместо дочери помереть. Не успела я, дитё раньше преставилось, - голос ведьмы, казалось, раздавался со всех сторон сразу.

Резкий порыв ветра с силой захлопнул дверь. Тени сгустились, расползаясь по стенам. Старуха обернулась и посмотрела Гарольду прямо в глаза.

Черные зрачки затягивали, словно в водоворот. Охотник чувствовал, как сгущается тьма вокруг него. Голос ведьмы звучал у него в голове.

"Уходи, пока можешь, сынок... Тебя не должно быть здесь, в этом краю... Бедой окончится твое путешествие... Брось меч, уходи..."

Последние слова вывели охотника из ступора. Призывы бросить меч он слышал тысячу раз, и выработал привычку лишь сильнее сжимать рукоять и бросаться в атаку. Старуха в ужасе отпрянула, но деваться было некуда, мощный выпад проткнул её насквозь. Гарольд, не отрываясь, смотрел в угасающие бесцветные глаза знахарки. Они не выражали ничего, кроме животного страха.