– Похоже, всё идёт не так, как мы предполагали, брат, - вполголоса произнёс мужчина, нервно постукивая пальцами.
– Народ всё меньше поддерживает наше дело, и всё больше жаждет нас прогнать. Разве об этом мы мечтали?

– Не стоит сомневаться в мудрости Пастыря, брат, - ответил ему собеседник в таком же одеянии. Его смуглая кожа жирно блестела в свете камина, а густые чёрные усы топорщились в обе стороны.
– Если так происходит, значит, это угодно богам.

– Оставь эту чушь для неофитов и проповедников, Карббал. Если богам угодно, чтоб в наших людей дети бросали камнями, вместо того, чтоб благодарить за освобождение от феодального гнета, то в пекло таких богов.

– Заткнись, - резко выплюнул тот.
– Всё же ты недостаточно умён, чтоб понимать всю суть нашего дела. Твое понимание как раз на уровне неофитов и проповедников. Причем, самых худших проповедников, - Карббал стал нервно мерять шагами комнату. Три шага вперед, разворот, четыре шага и снова разворот.
– Мельник, пойми, ты должен меньше думать о людях, и больше думать о нашем деле. Никаких сожалений, помнишь?

– Помню. Без сожалений, - мужчина оторвал голову от кулаков и поднял руку одновременно со словами. Собеседник повторил жест в точности до мелочей.
– Я не сожалею о содеянном и всем сердцем хочу приближения полной нашей власти, но ведь такие методы не прибавляют нам сторонников. Как бы чего не вышло.

Карббал расхохотался в ответ.

– А что может выйти? Все влиятельные граждане куплены, стража целиком наша, вооруженные патрули на улицах охраняют спокойствие горожан, - явно кого-то передразнивая, произнес он.
– Голозадые крестьяне не представляют угрозы. Больше работайте на местах, с населением, и всё будет хорошо.

– Работайте на местах?
– закипел Мельник.
– С населением? Поджигая хаты с детьми? То есть, затаптывать лошадями баб - это работа на местах? А выпытывать у крестьян, где ухоронки и тайники, это работа с населением? Ты знаешь, в армии у нас это называлось одним простым словом. Разбой. И мы разбойников вешали вдоль дороги, чтоб неповадно было.

– Вступая сюда, ты отринул прошлое. И армию, и свои прошлые заслуги, и поступки. Не забывай, - спокойно ответил Карббал и заученно продекламировал: - Государство есть аппарат насилия в руках господствующего класса.

– Хватит, я прекрасно помню всё, чему нас учил Пастырь, - раздражённо процедил мужчина, разгибаясь от долгого сидения и похрустывая суставами.
– Сбросить феодальный гнет, освободить крестьян, горожан и ремесленников, и прочее, и прочее. Только не говорил он о том, что придется для этого тех же самых крестьян убивать. Не для того я высокие посты бросил, чтоб холопов резать. Не для того.

– Что брошено - не вернёшь уже. Не заставляй меня задумываться о возможной измене.

Мельник устало потёр переносицу.

– Не тебе говорить об измене, Карббал, когда у тебя в покоях каждый день служанки новые. Измена как есть. Отступничество от всех принципов аскезы и прямое нарушение устава братства. Так что не тебе говорить об измене. Я доложу о нашей беседе Пастырю.

Карббал побагровел от злости, но сумел промолчать. Мельник поднялся из-за стола, прошёл к камину и подбросил в огонь пару поленьев, размешав чёрно-красные угли.

– До встречи, брат, - сквозь зубы проскрипел Карббал.

– До встречи, - вторил ему собеседник, усаживаясь обратно за стол. Там его ждали бумаги. Он срезал застывшую оплывину воска со свечи, запалил фитиль и принялся за работу.

Максимиллиан проснулся от того, что у него затекла шея. Жутко болела голова, и несколько минут он пробовал понять, где находится. Бревенчатый закопчённый потолок и крик петуха где-то за окном подсказывали, что он в деревне, но толстяк ясно помнил, что из города не выходил. Кое-как сумев разлепить ссохшиеся губы, он попытался сказать хоть слово, но из горла вырвался тихий свист. Нечеловеческим усилием заставив себя повернуться набок, он увидел прикроватную тумбочку и дверь. Таверна, понял он.

Хлебное вино настойчиво просилось наружу, и бывший торговец был вынужден поспешить во двор. Чем и когда он платил за комнату, Макс не помнил, и денег ни в кошельке, ни в поясе не оказалось. Заплатить за ночлег нечем, и за выпивку тоже. Похоже, его ждёт очень неприятный разговор с Гердой.

Почёсывая спутавшиеся волосы, он ввалился в зал. Внутри было пусто, и только одинокая служанка протирала пыль.

– А где Герда?
– с недоумением вопросил толстяк, тупо уставившись на девушку.

– На рынок ушла, - не отрываясь от работы, ответила служанка.
– Велела вам вот это передать, как проснетёсь.

Девушка быстро вложила в рыхлую ладонь смятый клочок бумаги.

– Господин, позвольте ещё совет?

Максимиллиан неопределённо кивнул, пряча записку в карман.

– Будьте осторожнее, ради всего святого.

Он снова кивнул и, отойдя от окон, с тихим шуршанием развернул записку. На ней корявым мелким почерком было написано:

Приходи в аптеку Бергтера, спроси микстуру от заворота кишок. Это важно.