Он опустил ложку в суп, попробовал, потом опять попробовал. Судя по его виду, энтузиазма блюдо у него не вызвало, но он был голодным, поэтому признал его съедобным и принялся есть. Я нарезала не первой свежести белый хлеб – увы, с чёрным в странах Запада тяжело – и дала ему ломоть. И он впился зубами в батон, забыв про суп.

– Северус, - я отобрала у него батон, - хлеб кушают вместе с супом. Смотри, вот так, - я откусила кусочек от своего ломтя, а потом отправила в рот ложку супа, прожевала. Он внимательно наблюдал за мной, но послушно повторил. Судя по его виду, так ему понравилось больше, чем голый суп или голый батон.

Я тоже ела и попутно наблюдала за мальчиком.

Движения рук у него были хорошими, развитыми. Он правильно держал ложку, не елозил ею по тарелке, не промахивался мимо рта. Нет, точно не дегенерат – был бы дегенератом, и моторика у него была бы куцей.

Из питья было только молоко, да и то прокисшее, зато нашлись два сморщенных яблока и такая же груша, так что, пока Северус доедал суп, я помыла их, нашинковала, залила кипятком и поставила на плиту вариться. К тому времени, как он отставил пустую тарелку, я откинула компот на дуршлаг, подсластила его, налила в кружку, охладила и дала ребёнку. И увидела такой же недоумённый взгляд, каким он пятнадцатью минутами ранее смотрел на суп.

– Это… - начала я и замолчала.

А как по-английски «компот»? Тело Эйлин этого слова не знало.

– Пей, - вместо этого предложила я. – Это вкусно.

Он попробовал, скривился, пошёл за водой из-под крана, но я перехватила его и посоветовала выпить хотя бы полкружки. Пусть привыкает. Он выпил, сложил грязную посуду в раковину, что-то мымыкнул и пошёл. Я быстро вымыла посуду – холодной водой, горячая здесь не водилась – и пошла инспектировать ванную. Там я тоже убедилась, что в кране имеется только холодная, и мысленно задала своему телу вопрос, где взять горячей. Тело повело меня на кухню к плите. Ясно, кипятим.

Кстати, а где Северус? В доме же везде темно.

Он обнаружился в детской, где сам включил свет и теперь, сидя на кровати, раздевался, собираясь ложиться спать. Слишком самостоятельный ребёнок. Это плохо и говорит о том, что мать им не занималась.

– Подожди ложиться, сынок, - я подошла к нему и, повинуясь странному порыву, взяла его на руки, - мы ещё пойдём помоемся.

– Аиуимуммм…

Легилиментить не хочется – таким маленьким детям это может нанести вред мозгу, а без легилименции его хрен поймёшь. Кстати, я же хотела…

Я отнесла его на кухню. Он не пытался вырваться, но и не прижимался ко мне, не пытался обнимать за шею. Эмпат из Эйлин также был никудышный, но недоумение мальчика я ощущала даже без эмпатических способностей. Видимо, я вела себя совершенно не так, как Эйлин.

На кухне вода ещё не закипела. Я поставила Северуса на табуретку, поближе к свету, вооружилась ложкой и попросила:

– Открой, пожалуйста, ротик.

Миндалины увеличены, почти перекрывают горло, с ними нужно будет что-то делать, но это потом, сейчас меня интересовало другое.

– Подними, пожалуйста, язычок вверх.

Уздечка короткая, но не настолько, чтобы мешать нормально говорить. У моего братишки она ещё короче, но говорит он вполне внятно. Подрезать её Северусу, конечно, можно, но точно не сейчас, а когда я буду уверена, что смогу ювелирно проделать такую работу в непривычном теле и не нанести вреда собственному теперь сыну. Да и без подрезания ясно, что не в уздечке дело. Она может усугублять плохую речь, но не являться причиной того, что четырёхлетний ребёнок умеет только мычать.

Я отложила ложку и попыталась магически прощупать состояние его голосовых связок, хотя слабо представляла, какими они должны быть в норме. Не лор я всё-таки, и не учитель-дефектолог. Я проверила голосовые связки на себе, запомнила их состояние, затем на Северусе, сравнила и не нашла особой разницы. Значит, и не они всему виной.

К этому времени закипела вода на плите, я отвела ребёнка в ванную, налила в таз кипятка, разбавила холодной водой, потрогала. Вроде, не горячо. Однако на всякий случай уточнила:

– Потрогай водичку – не горячо?

Северус с подозрением сунул в неё руку и тут же с шипением одёрнул.

– Горячая? – удивилась я, но подлила ещё холодной, и вода в тазу, по моему мнению, стала в меру тёплой. Ребёнку, однако, не понравился и этот результат, он разделся – теперь я воочию убедилась, что это действительно мальчик – залез в ванную, включил кран и без тени недовольства залез под струю холодной воды. Нда, в нашей Сибири он точно будет как дома.

Я не стала возмущаться помывкой в холодной воде – не будем пока ломать все его привычки – намылила его, однако убедила его мыло смывать тёплой водой. Тёплой же водой промыла ему волосы. Северус что-то нечленораздельно, но возмущённо мычал, я его уговаривала потерпеть, потом вытерла жёстким махровым полотенцем, закутала в него же и отнесла в детскую. Там переодела в пижаму, явно сшитую из остатков взрослой пижамы, и уложила в кровать, поймав себя на том, что мне нравится вот так с ним возиться. Братишка-то таких эмоций не вызывал. Нет, я играла с Ёжиком, купала его, укладывала, и не без удовольствия, но вот чего-то такого, когда вдруг хочется схватить его и тискать, не было. Проявлять свои эмоции я, однако, поостереглась, судя по всему, Эйлин ласками сына не баловала, поэтому я просто уложила его в кровать и поискала глазами детские книги. Таких нашлись две. «Пособие для начинающего зельевара» - с картинками, крупными буквами и примитивными рецептами, и «Питер Пэн» без картинок, издания начала этого века. Я мысленно спросила у себя, где детские книги, реакции не дождалась и поняла, что в этом доме с этим плохо. Поэтому подоткнула Северусу одеяльце и, подумав, рассказала ему первое, что мне пришло в голову – сказку про Колобка. Слово «колобок» я заменила на «булочка», амбар с его сусеками – на «кухня». Песенку колобка пришлось рассказывать своими словами, потому что сходу сообразить на английском хоть какое подобие рифмы или ритма у меня не получилось, но в целом вышло сносно. Северус слушал меня, не спуская глаз и открыв рот, а когда сказка закончилась, лежал и смотрел в пространство, словно бы ещё видел, как по лесу бежит колобок. Ночника в детской не было, поэтому я зажгла магический светлячок, выключила верхний свет, чмокнула ребёнка в лобик и вышла, оставив дверь чуть приоткрытой. Северус по-прежнему, как завороженный, смотрел в никуда.