— Это началось в пятнадцать лет, когда она девчонкой бегала босой под дождем. Тогда мы убегали от нянь, чтобы измазаться и наиграться всласть. Нам, конечно, сильно доставалось. А потом у Каторины начался кашель. Он душил ее, когда поднимался вечерний туман и заставал сестру на улице. Врачеватели сразу сказали, что это нелечимая грудная хворь. Ее поили какими-то травами, зимой не разрешали выходить на улицу, и я помню, с какой тоской она смотрела на падающий за окном снег. Сестра могла жить лишь в тепле и сухости, в комнатах, где она училась, всегда было жарко натоплено, и у меня начинала болеть голова от этой духоты. Так шли годы, но две луны назад врачи сказали, что болезнь, которую они сдерживали все это время, с новой силой взялась за Каторину. Сестра стала слабеть, кашель выматывал ее, а потом горлом пошла кровь. Вот уже пятый день она без сознания и плохо дышит.

Луретта остановилась у покоев, которые охраняли двое.

— Скажи мне, ее возможно спасти?

— Я должен посмотреть, — протянув руку, маг отстранил стражницу — рослую горбоносую женщину в кожаной броне внутреннего гарнизона Серетили с золотым и алым теснением на груди, изображавшим стоящего на дыбах коня внутри пятиконечной звезды, — открыл дверь и недобро сощурился. В комнате было совсем темно, густой дымный туман потек белесыми языками на лестницу, причудливо завиваясь вокруг ног. Этот туман в своих плавных токах походил на танцующих в большом зале женщин, чьи мягкие движения передавали эмоции и настроения.

— Они окуривают ее, — пояснила Луретта, — так она перестает перхать кровью и стонать. Должно быть, она испытывает жуткую боль. Эти дурманы, — она запнулась, — сильные наркотики с острова Тур. У нас нет трав с таким действием. Она давно уже дышит ими… но теперь Тур так же далеко, как звезды, и столь же недоступен. И мои запасы дурман-травы подошли к концу.

— Они ей и не помогут больше, — возразил старик. — Пойдем, Луретта, сейчас самое хорошее время для начала новой жизни.

Маг шагнул в темноту, прошел по ворсистым лисьим шкурам, которые редко бросают под ноги, потому что мех лисы слишком недолговечен. Мимо кровати, под легкими пологами которой лежала худая, изъеденная болезнью больная, к высокому закрытому ставнями и задернутому бардовыми занавесями окну. Старик отодвинул портьеру и распахнул окно, в которое тут же ворвался назойливый, предутренний ветер.

— Ей нельзя, — робко напомнила королева.

Напряженно замерли оба стражника, ожидая приказания. Они прекрасно понимали, что с магом обычным оружием не совладать и, в случае приказа, им останется только умереть первыми, давая возможность своей госпоже сбежать.

— Она уже на полпути к миру мертвых, — ровно отозвался маг. — Лишь весна и начало дня могут дать ей новую жизнь. Огонь и вода.

Нагнувшись, он подбросил дров в камин так, что разгоревшееся пламя осветило комнату.

— Думаю, тебе лучше уйти, королева. И проси уйти внутреннюю стражу.

— Я хочу видеть! — отчаянно возмутилась Луретта.

— То, что будет происходить здесь, развеется лишь с первым лучом солнца, королева. Те, кто придут сюда, могут тебя напугать…

— Он призовет демонов и навсегда продаст ее душу некромантам, — прошептала стражница, не справившись с дрожью в голосе. Она застыла в дверях, не решаясь зайти, но и не в силах уйти с поста у кровати своей госпожи.

— Менос, выйди, — властно приказала Луретта. — И уведи Ингуру. Я останусь с магом одна.

— Королева, — взволнованно возразила женщина. — Я не хочу оставлять госпожу Каторину, я служила ей честно все эти годы и вы гоните меня теперь, когда моя помощь может быть…

— Выйдите и закройте двери, — процедила сквозь зубы Луретта, за грозной решимостью скрывая свой собственный страх.

Едва наклонив голову, Менос вышел за дверь и оттеснил Ингуру. В его движениях чувствовалось облегчение, но на пороге он все же замялся, оглянувшись на свою госпожу. Хороший солдат.

— Идите, — Луретта махнула рукой, — вы мне не нужны сейчас.

— Уважаю твой выбор, королева, но не советовал бы, не советовал, — Менос покачал головой и затворил дверь.

Маг присел на край кровати и стал сбрасывать на пол подушки и одеяла, на которых темнели редкие бурые пятна, пока худенькая и бледная Каторина не осталась лежать посреди широкой кровати в одной ночной рубашке. Глаза девушки глубоко запали, очерченные темными кругами; губы побелели, вытянулись в тонкую линию. В левом уголке рта запеклась кровь. Маг поднялся и затушил одну за другой все курильницы. Ворвавшийся в комнату порыв ветра мигом очистил воздух, пробрал Луретту до самых костей, и королева невольно попятилась, чувствуя, что ветер этот вызван магической волей.

— Еще можно уйти, — подходя к камину, напомнил маг.

— Нет. Ты не причинишь ей вреда, ее душа…

— Я волью в ее тело жизнь, но не трону ни сердца, ни душу. Я прогоню огнем хворь из ее легких и разгоню кровь по жилам. Я никогда не нарушаю своих обещаний. Ты помнишь мои слова?

— Я согласна, — кивнула королева, но в глазах Луретты блеснули слезы. Она спасала жизнь сестры, но отдавала ее во власть старика, не зная, будет ли ей благодарна Каторина, если Повелитель Драконов и вправду сможет вернуть ей жизнь. Быть может, королева еще проклянет тот час, когда обменяла жизнь сестры на ее свободу. Быть может, и народ Инуара проклянет ее за это…