Шрифт:
Райнхольд Блумберг с детьми в гостиной на Сторгатан в 1927 г. Фотография из хроники главного редактора «Воспоминания о семье Блумберг-Скарин» (1931), где ни словом не упомянуты ни Оливия Фрёлунд, ни Астрид Эриксон, ни Лассе. (Фотография: Йенс Андерсен)
В 1929 году отношения более или менее наладились. Пасхальную поездку Астрид к сыну, которому исполнилось два с половиной года и которого она не видела почти шесть месяцев, оплатил Блумберг, а в своем письме на Пасху, когда Астрид гостила у Лассе на Аллее Надежды, Райнхольд просил прощения за свое прошлогоднее поведение. В порыве сентиментальности он вспоминал старые добрые, счастливые времена, когда они с мамой Лассе подумывали стать мужем и женой. Астрид ответила ему в понедельник, за день до того, как уехала от сына, который все это время проговорил с ней по-датски. В ответном письме с вкраплениями датских словечек она благодарила Райнхольда за поездку, делилась смешными историями об их чудесном умном мальчике, а под конец просила не думать о прошедшем, а жить настоящим:
«Ты говоришь, Пасха – время размышлений. Не надо, перестань. От этого только больнее. Не ищи ушедшего, думай о настоящем. <…> Тебе правда не нужно передо мной извиняться. Не твоя и не моя ошибка, что наши дороги разошлись <…> Ах, идет снег, какая-то чудесная грусть и нежность вокруг. У тебя над кроватью раньше висела картина с осенним пейзажем. То же настроение, что и в той картине, ощущается сегодня повсюду».
Прощаться с Лассе всегда было больно, но в этот раз – особенно. Так казалось Астрид. Лассе придавал смысл ее жизни, в Стокгольме так этого не хватало. Раздувшись от гордости, маленький мальчик важно шагал по улицам Копенгагена, держа Астрид за руку. Внезапно он заявил: «Вот идут мама и Лассе!» А когда она крепко-крепко обняла малыша и, смеясь, пригрозила проглотить, он спокойно посмотрел на нее и спросил: «Тебе не стыдно?»
Летом 1929 года и Астрид, и Райнхольд – по отдельности – приезжали в Копенгаген повидать Лассе. Блумберг был один день проездом, его встреча с ребенком вышла очень эмоциональной. После фру Стевенс написала Астрид о визите папы Лассе. Он спросил об Астрид, как делал всегда в своих письмах с ежемесячным гонораром Марие Стевенс, и на сей раз необычайно радовался мальчику, рассказывала тетя Стевенс: «„Как ты похож на маму“, – произнес он, посадил малыша на колени и заплакал. Так его было жалко».
Сама Астрид поехала в Копенгаген в июле 1929 года; погода была прекрасной, и большую часть времени они с сыном провели в саду на Вилле Стевнс, где подросший Лассе кувыркался, лазил по деревьям и забирался на крышу туалета. Никогда раньше он столько не болтал. Он говорил чудные вещи по-датски. Раз сказал, что Астрид пять лет, в другой – крикнул проходящему мимо семнадцатилетнему молочнику: «Привет жене и детям!» Этим фактом гордая мать поделилась в письме к Стуре – и из того же письма он с беспокойством узнал, что Астрид положили в Королевский госпиталь из-за подозрения на дифтерию:
«А я должна была вечером уехать домой. Но когда вернусь, все же побуду в Нэсе недельку. Уже три года не ездила летом в Нэс. Ведь можно? Бедная мама наверняка испугается до смерти. <…> Не рискую посылать тебе воздушный поцелуй, а то заразишься дифтерией, вместо этого посылаю целую кучу приветов».
Дифтерии у Астрид не нашли, но боли в горле и в груди не проходили, причиной оказалась увеличенная щитовидка, и в декабре 1929 года ей удалили зоб. Пока Астрид восстанавливалась в Нэсе на рождественских каникулах, с Аллеи Надежды прилетело тревожное письмо. Тетю Стевенс положили в больницу из-за сердца, и Карлу пришлось спешно размещать Лассе и Эссе в другой приемной семье. Новость была неприятной. 28 декабря Астрид поехала в Копенгаген к Марие Стевенс, которую выписали, но предупредили, что ей пока не хватит ни здоровья, ни сил заниматься приемными детьми.
Лето 1929 г. Двухлетний Лассе играет в лошадку в огороде семьи Стевенс по другую сторону Фредерикссуннсвай, неподалеку от Аллеи Надежды. (Фотография: Частный архив / Saltkrakan)
Тетя Стевенс уже все узнала о новой приемной семье из Хусума и считала, что Лассе надо как можно скорее оттуда забрать и переправить в другое место, пока они не решат, что делать дальше. Сможет ли мальчик жить у мамы в Стокгольме или у ее родителей в Виммербю? Или останется у Марие Стевенс, когда та поправится? Вот такие варианты фру Стевенс описала в письме Астрид, которое закончила словами:
«Но, милая дорогая мамочка, если я вскоре умру, что вряд ли, заберите малыша домой, когда сможете за ним присматривать, не оставляйте его в Дании в одиночестве, иначе я подумаю, что прожила свою жизнь напрасно».
В феврале 1929 г. в письме Анне-Марие Фрис Астрид рассказывает о своих отношениях со Стуре: «Заведующий канцелярией, женат, 30 лет, обнаружил, какая я на самом деле обаятельная, взять хотя бы мои сумасбродства, которые – если вовремя не остановиться – могут закончиться серьезными осложнениями, возможно даже, стоить мне работы. Снова eine alte Geschichte [Зд.: старая как мир легенда (нем.)], которую, включив мозги, можно было предвидеть. Ах, хочу быть ангелочком, средь ангелов стоять!» (Фотография: Частный архив / Saltkrakan)
Фру Стевенс была в высшей степени жива, когда Астрид появилась у нее 28 декабря, и вместе они поехали в Хусум за Лассе. Трехлетний малыш при виде приемной матери счастливо улыбнулся. Астрид смотрела, как он теребит фру Стевенс, – ему поскорее хотелось домой, на Аллею Надежды. Проведя там всего пару часов, они отправились к сестре фру Стевенс, которая держала пансионат для пожилых одиноких людей на улице Х. С. Орстеда. Там маме и сыночку, конечно же, найдется место для ночлега.