Шелегеда первым спрыгнул на берег. Пока скинули кипы пустых мешков, лопаты, связки веревок, он уже принял решение. А когда Шелегеда принимает решение, скулы на его лице кажутся острее, уголки губ опускаются вниз, глаза сужаются, и свет их, будто луч фонарика, становится ярче, пронзительнее. Это состояние в Шелегеде отметил Анимподист Дьячков — правая его рука. Только он и посмел подойти, заглянуть в лицо.

— Ай-яй-яй, бригадир! Не нравится, стало быть, а? Чего молчишь? Командуй людям: насыпать мешки или как?

Шелегеда долго не отвечал, будто впервые видел своего зама. Потом разжал губы:

— Насыпать. Все как полагается.

— И невод, что ли, будем ставить? — подчеркнуто недоверчиво спросил Дьячков.

— Будем. Как полагается.

— Это хорошо, коли так. Нет плохих мест — есть плохие рыбаки. Значит, будем ловить здесь? — опять напирал Дьячков, нутром чувствуя неладное.

— Посмотрим.

Анимподист отшатнулся. Кто-кто, а он-то хорошо знал, что такое насыпать, перетаскать на кунгасы и сбросить в море восемьсот мешков с гравием.

— Гляди, Гриша, надорвешься. — Анимподист поправил ремень и пыхнул сигаретой. — Ты — не они, — он кивнул на ребят. — Они пришли и ушли. А ты наш. В Энмыгране только подумаешь о чем-то, а уже всему селу известно. Трудно будет, ей-ей!

Шелегеда усмехнулся, схватил Дьячкова за ремень, притянул к себе, дурашливо заговорил:

— Подя! Спокойно! Скажи, когда Шелегеда дураковал? Не валяю я дурака. Будем и ставить невод, и ловить рыбку будем. И будет, как всегда, у нас с тобой план.

Он шутливо оттолкнул Анимподиста, оглянулся и закричал:

— Пошевеливайся, ребята! Чтоб к вечеру все восемьсот мешков были.

Дьячков циркнул сигаретой: нет, не нравится ему дурашливость в бригадире. Чего он нервничает, суетится? Новое место? Ну и черт с ним! Сколько их, этих мест, будет в жизни! Да и слава богу, Сизая бухта, где они ловили все эти годы, порядком Дьячкову надоела. Шумно там, город близок, всякого люду полно. А здесь — благодать. Воздух даже иной. Он снова посмотрел на хмурое лицо Шелегеды и, озадаченный, подошел к кипе мешков. Возле нее стоял с растерянным видом долговязый парень — со странной фамилией Водичка — и враждебно оглядывал мешки. Слова бригадира насчет восьмисот мешков он принял за шутку. Разве можно столько насыпать за день?

Но Гена Антонишин, его дружок, уже взялся за лопату. В первый мешок вошло почти двадцать пять широченных совковых лопат. Потом они толстым канатом перетянули его по разу вдоль и поперек, посредине сделали большой узел. Попробовали приподнять — «готовая продукция» еле сдвинулась с места. Неподалеку от них работал Григорий Шелегеда. Савелий Водичка удивился, с какой быстротой тот орудовал лопатой, крутил мешком, перехлестывая его вязкой.

На шестом мешке Савелий и Гена поменялись местами, а на десятом, мокрые и красные, сделали перекур.

Гена вдруг хлопнул себя по лбу и внимательно посмотрел сначала на ладонь, потом на Савелия:

— Появились. Их только не хватало.

Савелий втянул голову в плечи и отчаянно размахивал руками около ушей.

Все время, пока они работали, над их макушками колыхалось комариное облачко. Дожидалось перекура. Сейчас, будто по команде, оно сыпануло вниз. На уровне кончика носа гудело и мельтешило голодное летучее население… Стало трудно дышать.

— Ну что, гладиаторы? — крикнул Григорий. — Едят? Вон в бутылке отрава — мажьтесь.

Оба одновременно кинулись за спасительной «отравой». Ею оказалась темно-желтая жидкость с неприятным запахом.

— Работать! Работать! — прикрикнул бригадир.

Рыбаки растянулись по всему берегу бухточки. Картина до нелепости диковатая, напоминающая частные разработки уникального месторождения драгоценной гальки — знай только ссыпай в мешки.

До обеда Савелий и Гена успели наполнить и обвязать двадцать три мешка. Двадцать три тяжеленных чушки, перетянутые крест-накрест смолистым канатом.

Рой кровососущих терпеливо выжидал, когда кончится действие отравы. Смазались еще раз. Наконец со стороны города кто-то разглядел в морской сини лимана черную точку. По времени это должен быть катер с обедом. Так и оказалось.

Ели на мешках — неторопливо, сосредоточенно, сдувая к противоположному краю мисок плавающих комаров.

Бригадиры расположились в сторонке. Курили, наблюдая, как Николай Чаквария бродит по берегу и считает готовые мешки. Чаквария мерно покачивал указательным пальцем и громко восклицал: «Двести девяносто один… триста два… триста девяносто четыре…» Затем он подошел к ребятам: