Вертелка

Аннотация

«Мы с Леной изобрели вертелку. Вертелка — это железный транспортир с полукруглой дырочкой посередине, надетый на карандаш. Если транспортир раскрутить, то он будет вертеться, а когда остановится, ужасно хочется снова его раскрутить».

«Мы с Леной изобрели вертелку. Вертелка — это железный транспортир с полукруглой дырочкой посередине, надетый на карандаш. Если транспортир раскрутить, то он будет вертеться, а когда остановится, ужасно хочется снова его раскрутить». Такими словами начинался рассказ «Вертелка», написанный Юлей Смирновой в 7-ом классе. Он был напечатан в журнале «Аврора» и этим мне, наверное, прежде всего и запомнился. Все остальные рассказы нашей группы юных прозаиков, первоначально принятые к печати, впоследствии зарезала цензура, и они так и остались неопубликованными. Вас, может быть, удивит, какая такая могла быть цензура для школьников, но взрослые играли в свои игры серьёзно, без скидок на возраст. Правда, именно возраст и был основной причиной того, что наши программные рассказы оказались не напечатаны. «Дети не должны о таком думать, а тем более писать, — вынесли свой вердикт взрослые. — Они не должны размышлять о смерти, о предательстве, о боли, об одиночестве, если это выходит за рамки уроков литературы. Их мысли должны быть простые, ясные и открытые… такие, как в рассказе „Вертелка“». Собственно, я и не думала завидовать Юле Смирновой, когда её рассказ вышел из печати. По большей части она писала на те же самые темы, которые всем нам, прозаикам-подросткам были противопоказаны. А в рассказе «Вертелка» Юля дурачилась на все сто, это был стёб, прикол, и только. Приятно иногда оттянуться и побалагурить, когда мысли заняты вечными проблемами бытия. Минуты отдохновения от учебных и писательских будней. Мы все этим время от времени баловались. Написать на полном серьёзе, с едва уловимой тенью припрятанного между строк сарказма, о какой-нибудь ерунде — в этом определённо был шарм, понятный только своим. Вы от меня ожидали что-нибудь глубокое и трагичное? Ну, так вот вам, получите! Видите, я не только так, но и этак могу! Кому из пишущих не знакомо подобное чувство? Нет, Юле я не завидовала, и давно бы забыла об этом рассказе, если бы через десять лет не встретился мне человек, которого в точности так и звали, как транспортир с полукруглой дыркой, надетый на карандаш — Вертелка. Увы, время бежит быстро, и сейчас уже осталось немного людей, которые его помнят. Вертелка был однокашником и другом моего мужа, и после свадьбы в моей реальности появилось сразу двое мужчин. Вертелка чистосердечно посчитал наш дом своим и слёту стал его завсегдатаем. Вертелка, Вертиго, Вертящийся — он откликался на все эти прозвища, хотя никто не сказал бы, что он отличается особой вертлявостью. Даже если бы и захотел, не смог бы. Не было у него такой возможности. С детства он болел детским церебральным параличом и сильно приволакивал ногу. Поэтому со стороны имя «Вертелка», наверное, воспринималось как что-то обидное и безобразное. Однажды знакомая сделала нам с мужем замечание: — Почему вы оскорбляете хорошего человека? — Кого мы оскорбляем? — удивились мы. — Разве можно называть «Вертелкой» человека с ограниченными физическими возможностями? Это ужасное прозвище! — Но это не прозвище, это фамилия, — объяснили мы. К тому, что Вертелка приволакивает ногу, привыкалось быстро и вскорости переставало замечаться. Шедшие с ним по улице в одной компании люди не подстраивались под него, даже не притормаживали шаг. Не знаю, было ли это ему трудно, но он за ними всегда поспевал. Никто не относился серьёзно к его болезни. Но сам он от неё страдал чрезвычайно. Ему казалось, что окружающие смотрят на него с жалостью, а это было не так. Возможно, комплекс неполноценности был основной причиной того, что Вертелка избегал девушек. И зря избегал. Он был по-своему очень красив: острое худое и чрезвычайно живое лицо с чёткими, точёными чертами, замечательная тёмная шевелюра, романтическая трёхдневная щетина, но главное — голос, не по возрасту зрелый, бархатистый, проникновенный. Девушкам Вертелка нравился, но сам в это не верил. И хотя он считал себя невзрачным калекой, он очень злился на тётку в собесе, которая шлёпнула ему в трудовой книжке штамп «пожизненная третья группа». Денег третья давала совсем мало, а устроиться на работу эта круглая зловредная клякса, как вы понимаете, мешала. Впрочем, работа у Вертелки имелась в наличии, но приходилось её держаться, чего бы это ни стоило, несмотря на мизерную зарплату и придирки начальства. Он служил электриком в одном НИИ, его обязанностью было следить за исправным состоянием электросети. Один раз Вертелка всё же не уследил за ней, холодильники потекли, а в холодильниках хранились образцы исследований. Работа нескольких лет пары солидных закрытых отделов пошла насмарку. Вертелке грозил суд и неподъёмные выплаты институту, но, как водится, всё обошлось более-менее спокойно — его всего лишь выгнали с работы. Правда, это случилось через три года нашего знакомства. А сначала всё было совсем не так плохо, и довольно многое произошло за это время. Например, он дважды успел стать почти что полноценным членом нашей семьи. Ну, раз уж заикнулась об этом, то придётся рассказать. После свадьбы муж в течение полугода тяжело и опасно болел. Мы решили, что если всё обойдётся и он выйдет из больницы, так сразу и повенчаемся. Но обходиться не спешило, и из больницы мужа пришлось выцарапывать еле живым. В таком состоянии ему предстояло ехать за город, в маленькую деревенскую церквушку, где можно было тайно повенчаться, а тогда только так и венчались. Вертелка, разумеется, отправился с нами, ему предназначалась роль шафера, впрочем, других кандидатов и не было. Мы пробирались от станции до церкви по сугробам и чуть не опоздали. Сначала молодой и очень добрый батюшка скоренько исповедовал и причастил нас, а потом началось и само венчание. Любопытных выгнали, храм заперли, мы в нём остались одни с клиром. Более разноголосого хора, состоящего из древних бабушек, мне слышать не приходилось. Ни у одной из них не было даже малейшего намёка на слух, и пели они молитвы дребезжащими голосами каждая на свой мотив. Чем занимался в это время Вертелка, я не знаю, он стоял за нашими спинами, но, видимо всё делал правильно, так как никто в его сторону не косился, а сам он, когда всё закончилось, построив гримасу ужаса, сообщил, что накрестился на всю оставшуюся жизнь. Тем не менее, с той поры он стал иногда заглядывать в православные храмы и полюбил разговоры о Боге, вечности и вере. — Где тут у вас размышляют о смысле жизни? — спрашивал он, собираясь в туалет. Это стало одной из любимых его приговорок. Надо, кстати, сказать, что после венчания длившуюся полгода тяжёлую болезнь мужа, сняло как рукой, и она не возвращалась много лет. Второй раз, когда Вертелка почти что породнился с нами, произошёл совершенно случайно, не по нашей и уж совсем не по его воле. Нам предстояло крестить сына, по этому случаю специально приехал из Москвы мой дальний родственник Петя, возжелавший стать крёстным отцом. Однако, батюшка после беседы с Петей, которому обязательно нужно было выступить с парой собственных критических замечаний, касающихся религиозных обрядов, отверг его кандидатуру на звание крёстного и сказал, что для такого важного дела требуется человек, который не будет заумничать и выпендриваться, а понесёт за своего воспреемника духовную ответственность. Выбирать было не из кого, из Вертелки был не лучший духовный руководитель, чем из Пети, но поскольку его рядом не было, то не было и конфликтной ситуации. И батюшка назначил его крёстным отцом заочно. Вечером, когда Вертелка, как всегда, объявился у нас, он узнал, что теперь имеет духовного сына Алексея, а также познакомился, а затем и сильно сдружился с горемыкой Петей. Муж мой после гибели Вертелки очень переживал о том, что именно он невольно оказался крёстным сына. Тем более, что через несколько лет выпендрюга Петя оказался примерным прихожанином одного из подмосковных храмов. Однако, что бы там ни было, Вертелка к отцовским обязанностям приступил серьёзно, он приходил к нам домой, усаживался на пол среди игрушек и начинал вместе со своим крёстным сыном возводить башни из пластмассовых кубиков. Когда такие башни строили мы с мужем, ребёнок их сразу же разрушал. Оказалось, что Вертелка лучше его понимает. — Просто Лёша любит оранжевый цвет. Поэтому и строить нужно из оранжевых кубиков, — объяснял он нам. — Разве вы не видите? У вас солнечный ребёнок. Он подолгу разговаривал с сыном, который ещё не умел говорить, и пользовался большим его доверием и любовью. Прошло время, и вот свалилась Вертелке на голову злополучная неприятность в НИИ, Вертелка потерял работу и захандрил. Иногда он напивался, но к нам навеселе никогда не приходил. А заявлялся, как стёклышко, трезвый, унылый и чрезвычайно серьёзный. И начинал ныть о своей несчастной судьбе, что вот если бы не дцп, то был бы он нормальным человеком, женился бы, завёл бы детишек, всё тогда было бы у него путём… Месяца три он не вылезал из депрессии, а потом решил взять себя в руки. И взял. Есть такая порода холёных барышень, которые любят между делом словоохотливо порассуждать о проблемах инвалидов. Они с высокомерной спесью отзываются о больных неудачниках и разглагольствуют о героизме одиночек, которые сумели преодолеть недуг. Барышни забывают при этом упомянуть, что для преодоления болезни недостаточно горячего желания и сильной воли. Нужны лекарства, нужны деньги, нужны грамотные и заинтересованные в выздоровлении больного врачи, нужны резервы и стабильная реакция организма на увеличивающуюся нагрузку, и кроме того нужны самоотверженные родственники. Наташа, жена Юрия Власова, вытащила парализованного мужа из полной неподвижности, и со временем он встал на ноги, мало того, вновь стал спортсменом, но сама Наташа не справилась с чудовищной нагрузкой, которая свалилась ей на плечи. Её организм подорвался, и она умерла. Барышни о таких вещах не упоминают, потому что не догадываются, насколько это сложно — вытащить человека из пучины болезни. Не догадываются, ибо просто дуры. Шла перестройка, время жуликов и шарлатанов. Клиники непонятно с каких небес свалившихся целителей открывались одна за другой, множились словно грибы. В одной из них клялись, что могут полностью вылечить больного дцп, только деньги нужны. А денег у Вертелки не было, он потерял работу. Но он копил газетные вырезки с рекламой чудодейственной клиники и когда говорил о том, как отправится лечиться в Москву, весь преображался. Пока исцеление маячило на горизонте радужной мечтой, Вертелка решил не тратить зря время и как следует заняться собой. Он пришёл в группу ушу и договорился с тренером, что если не будет отставать от остальных, тот позволит ему заниматься борьбой. Даже денег обещал не брать. Вертелка приобрёл здоровую дубину для занятий и приходил к нам с ней, демонстрируя новые отработанные приёмы. В то же время он подружился с одним молодым человеком — йогом и стал практиковать хатху. И начал ходить в Церковь. В эти месяцы он весь светился, он верил в своё грядущее выздоровление и старался его приблизить, как умел. Думаю, что три противоречащие друг другу духовные практики, воздействуя на его больную нервную систему, и погубили его. Однажды Вертелка пропал на неделю. Мы не искали его, так как периодически он ненадолго исчезал, а нам иногда хотелось от него отдохнуть. В те же дни приехал из Москвы наш несостоявшийся крёстный Петя и отправился на розыски своего приятеля. Вечером он вернулся хмурый и спросил, давно ли мы видели Вертелку? У Пети были неприятные новости. Придя к Вертелке домой, он узнал, что с тем происходит что-то неладное. Непорядок, так сказать, с головой. Мы обеспокоились, а на следующий день Вертелка сам к нам явился. Он стал совсем тощий, скулы резко обозначились, глаза впали. Он не казался безумным, но вёл себя странно. Когда ему задавали вопрос, он долго молчал, а через полчаса, когда окружающие говорили совсем о другом, вдруг некстати отвечал на то, о чём давно забыли. У нас тогда был щенок, и Вертелка вдруг захотел с ним выйти на пять минут погулять. Прошло полчаса, час. Мы спустились, чтобы проверить, всё ли с ним в порядке. Вертелка стоял с щенком на поводке возле нашей помойки и пристально смотрел на неё. — Что ты здесь делаешь? — спросили мы. — Любуюсь, — восторженно воскликнул он. — Какой замечательный вид! — Сколько же можно! Прошёл целый час. — Да я только вышел, — ответил Вертелка. В его сознании явно сместилось чувство времени. Но и другие странности мы стали за ним наблюдать. Прогуливаясь по улицам, он начал подбирать мусор, окурки, бумажки и складывал их к себе в карман. Иногда выбрасывал их в урну, но чаще забывал. — Зачем ты это делаешь? — спрашивали его. — У нас такой красивый город! — отвечал он. — Нехорошо, что мусор валяется прямо на дороге. Мать Вертелки не сразу поняла, что к чему, решила, что он мается дурью и выставила за порог. Вертелка стал жить у нас. По ночам он не спал. Он вообще перестал спать. Это пугало нас. Когда мы ложились, он с лихорадочно горящими глазами слонялся по тёмной коммунальной квартире и методично наводил порядок. Порядок в его сумрачном представлении был весьма странным и множество наших вещей и вещей соседей незаметно отправились на помойку. В больницу Вертелка ложиться не считал нужным — он думал, что здоров, мы договорились о приёме у одного из ведущих психиатров страны, но он и туда не пожелал идти — зачем, если всё в порядке? Было время перестройки, улицы наполнились психами, которых без их согласия нельзя было отправить в больницу. Если они угрожали обществу, то да, конечно… А Вертелка был по большей части безобиден, хотя иногда и пугал нас. Однажды он пошёл к себе домой и не вернулся. На следующее утро нам сообщили, что он погиб. Перегнулся буквой «Г» через перила — он часто так делал, разминая больную спину — но забыл выпрямиться. Так и застыл на долгое время, забыв о том, что висит над бездной в пять этажей высотой. Кое-кто говорил, что когда он так стоял, его толкнули — в его квартире было много претендентов на лишнюю комнату. Вертелка пролетел пять этажей и не сломал ни одной кости. Но к утру его не стало. Его мать умерла вскоре после него, и в Санкт-Петербурге, если верить адресной базе, не осталось ни одного человека с чудной фамилией — Вертелка. Вот и вся история. Впрочем, нет, ещё не совсем вся. Как-то раз, за пару лет до гибели Вертелки, тяжело заболел муж Юли Смирновой, той самой, чей детский рассказ был опубликован в журнале «Аврора». Друзья собирали мужу Юли дефицитные лекарства по всей стране. Мне привезли из Прибалтики несколько ампул, но я не успевала на встречу с курьером. Юля зашла ко мне, а у нас, как обычно, сидел Вертелка. Они познакомились, Вертелка представился. Услышав его фамилию, Юля удивилась, но не подала виду, только мягко усмехнулась. Вертелка предложил проводить её к поезду, и они ушли, но он так никогда и не узнал про то, что Вертелка — это надетый на карандаш транспортир с полукруглой дырочкой. 18–20 марта 2011