В то время Васильев полностью ушел в чтение – это была в основном классика. Но после встреч с различными людьми к нему начали попадать уникальные книги о прошлом России. Тогда он познакомился с трудами А. Нечволодова, великого русского историка, И. Забелина, Д. Иловайского. Об этом никто не знал, никто не помнил. Когда он все это прочитал (в том числе и Карамзина, и Соловьева), то что-то стало его настораживать в чтении и заставляло усомниться. А вот когда к нему попал Державин, то вдруг его захлестнула волна эмоций, и Васильев стал думать: а что это, почему это меня заставляет волноваться.

И вот тогда уже в поисках причин, приведших нашу страну к этим необратимым последствиям коммунистической деспотии, Васильев стал через этих историков по отрывочным данным изучать специально такие понятия, как масоны и сионизм, которые часто у них встречались. Стал искать специальную литературу, потому что ему важно было это понять.

И вот тогда перед ним стали открываться ужасные страницы истории, он увидел причину трагедии государства, народа, гибели царя. Васильев пришел в ужас от того, насколько лицемерны и трусливы люди, потому что не хотят узнать причину своего существования в истории и культуре, в геополитике и мире.

«Меня, – вспоминает Дмитрий Васильев, – это стало волновать. И я, естественно, стал накапливать потенциал знаний, понимая, что ни в каком институте меня этому не научат. Я в свое время поступал во ВГИК, но меня хватило только на одну сдачу экзамена режиссеру Таланкину, который сидел за столом, ел пирог и, задавая вопросы, оплевывал меня… Хам такой, надменный, распоясавшийся… Мне говорят: «А вы знаете, кто такой Таланкин?» Я говорю: «Знаю, – человек, который снял фильм о гомосексуалисте Чайковском»…

– Ка-ак?!

– Да, более мерзкого фильма я в своей жизни не видал, мерзкого и скучного.

– А зачем же вы идете в мастерскую?..

– Я иду не в мастерскую, я иду в институт, а уж к кому я тут попаду, я не знаю, может, я и не пойду в этот институт, кто знает.

И я срезался тогда с Таланкиным на экзамене. Я ему сказал: «Да, вы сняли фильм о великом гомосексуалисте Чайковском, но армянскому радио задали как-то вопрос: «Правда ли, что Чайковский был гомосексуалистом?» Армянское радио подумало и ответило: «Правда, но мы любим его не только за это». Поэтому Чайковский для меня интересен, прежде всего, гениальной музыкой, а рыться в его белье, его личной жизни я не собираюсь и не хочу, потому что это – личное дело Чайковского, и вторгаться в область, мне неизвестную, грязными руками я не хочу, потому что это – грязь. И почему вы здесь, люди искусства, поднимаете подобного рода вопросы…»

– Но это же вы подняли!..

– Я поднял вопрос, что фильм – так себе. А значит, это интересовало автора, потому что, если бы его музыка интересовала, он снял бы фильм о прекрасном, великолепном, гениальном композиторе Чайковском», – рассказывал Дмитрий Васильев.

Естественно, дорога туда ему уже была заказана, и Васильев продолжил дальше углубляться в знания, которые были тогда в большом дефиците. Дмитрий Дмитриевич становится страстным собирателем книг и старается везде, где только можно, зарабатывать и подрабатывать, чтобы покупать уникальные книги. Кроме того, Христина Ивановна Курбатова давала очень много литературы, которая пополняла его багаж знаний.

И так постепенно, работая, мотаясь по стране, встречаясь с людьми, он стал приходить к своим политическим убеждениям уже более плотно и занялся откровенной «антисоветчиной». Овладев искусством фотографирования, которому его с семи лет учил Константин Николаевич Песковецкий, стал публиковать фотографии. Это была и работа, и увлечение. А потом уже это стало орудием, потому что Васильев переснимал редкие книги, которые он после распечатывал и рассылал по всей стране. В Советском Союзе ксероксов не было, все было под жестким контролем милиции, поэтому фототиражирование было единственным способом распространения такой информации.

«Я сидел в этой коммунальной квартире, в ванной, печатал антисоветские книги, а сверху клал фотографии соседских детишек в детском саду. Халтурка вроде… Безобидно все… И, видимо, стукачи так и писали, что занимается, мол, фотографией, детей снимает, халтурит… Потому что иногда спрашивали, не занимаюсь ли я каким-либо промыслом незаконным…» – вспоминал первый антисоветский опыт Васильев.

Тогда у него появились запрещенные «Протоколы сионских мудрецов» и «Тайные силы масонства» Селянинова. Кроме того, Васильев познакомился с великолепным специалистом по вопросам сионизма Шмаковым, с Бутуми, со многими идеологами сионизма и стал понимать, что против этого нужно бороться.

Судьба свела Васильева с известным художником Ильей Глазуновым, у которого Дмитрий Дмитриевич работал помощником и секретарем. Пути их разошлись после того, как прославленный Глазунов, живой классик, отказался защитить Васильева во время разноса, устроенного в кабинете тогдашнего руководителя Центрального телевидения С. Лапина по поводу фильма об И. Глазунове, к работе над которым Васильев имел отношение и некоторые уникальные кадры которого вызвали раздражение властей.

По словам Васильева, Глазунов в процессе словесной экзекуции (Дмитрия Дмитриевича обвиняли в том, что он является «главарем молодежных террористических групп и махровым националистом») выглядел эдаким «непотопляемым авианосцем» и молчал даже тогда, когда получил от Васильева прошедшую через весь длинный казенный стол записочку, текст которой состоял из единственного, но емкого слова «Иуда!». После этого, как отмечали некоторые журналисты, «ни о какой душевности в отношениях двух патриотов России и речи быть не могло», а попросту говоря, Васильев несколько раз публично заявил, что многие работы Глазунова суть переведенные на холст и увеличенные фотографии и слайды самого Васильева. Следует добавить, что ни одно из этих заявлений Глазуновым публично опровергнуто не было.