– Не тороплюсь. Времени у меня… – мужчина, смеясь, обвел глазами расстилающуюся до горизонта водную гладь. – Времени у меня целое море.

– А вы, Майк, поэт, – лукаво заметила Анна, возвращая улыбку. – В таком случае ждите меня вон там, на мысе. Через час. Как? Дождетесь? Не испугаетесь?

– Дождусь обязательно, – заверил разведчик, отпуская, наконец, девичью руку. – И не испугаюсь. Хотя таких, как вы, честно скажу, нельзя не бояться.

Девушка хмыкнула, но отвечать на выпад не стала. Поднявшись с кресла, она забрала бумаги и, кивнув на прощание, удалилась. Михаил проводил ее взглядом, любуясь ладной фигурой, вздохнул и, сосчитав мысленно до двадцати, тоже направился к выходу. Правда, возле самой двери он неожиданно остановился и, чертыхнувшись с досадой, принялся разглядывать развязавшийся на ботинке шнурок. Поставив ногу на кадку с пальмой, мужчина зашнуровал туфлю, отряхнул пыль, выпрямился. Небольшой, напоминающий пальчиковую батарейку контейнер переместился из кадки в правый карман укороченных брюк, больше похожих на длинные шорты.

«Ну что ж, дело сделано. Никто ничего не заметил… как будто. А теперь…»

Теперь можно было идти на каменный мыс. Дожидаться красавицу. Ту, что являлась во сне. Странном сне, приходящем нежданно. По нескольку раз в году. Вещем, заставляющем верить во всякую чертовщину. В мечту. В мечту о нечаянной встрече. Той, что не произойдет никогда. Той самой, что случилась сегодня. Только что. Минуту назад. Прямо здесь. В маленьком пляжном отеле. У синего-синего моря.

Из сообщения пресс-службы МЧС 29.08.2012 г.

«Сегодня на северо-западе Москвы около 14 часов на участке городской электрической сети произошел резкий скачок напряжения с последующим отключением потребителей от межрайонной подстанции. В результате сбоя электроснабжения несколько жилых домов остались без света. Причины аварии выясняются сотрудниками Московской электросетевой компании. Возобновление подачи электроэнергии ожидается не позднее 20:00… В Национальном Исследовательском Центре «Курчатовский Институт» был прерван ряд экспериментов. Один человек пострадал. По факту произошедшего в Следственном Комитете рассматривается вопрос о возбуждении уголовного дела по статье… Все городские службы, наземный и подземный общественный транспорт функционируют в обычном режиме…»

В тот день, 28 августа, мы с Алексеем, нашим генеральным директором, битый час обсуждали в конторе два извечных русских вопроса. Кто виноват и что делать? За последние четыре года объем работ в нашей строительной фирме сократился раз в пять или шесть, и сейчас мы буквально домучивали последний объект. Заказчик, как водится, экономил – под завершение строительства денег всегда не хватает, а количество непредвиденных работ, наоборот, растет едва ли не по экспоненте. Однако главное было не в этом, а в том, что новые заказы отсутствовали как класс и ближайшая перспектива выглядела теперь весьма и весьма туманной. Участие в бюджетных тендерах показало нашу полную несостоятельность на фоне действий конкурентов, умудряющихся снижать начальную цену на двадцать-тридцать, а иногда и на все пятьдесят процентов. «Клуб самоубийц! – как в сердцах выразился один из коллег по несчастью. – Без аванса, ниже себестоимости, да еще и с обеспечением. То ли больные все на голову, то ли хитрожопые без меры». Старые клиенты расставаться с деньгами тоже не слишком спешили, видимо, ожидая лучших времен и потому отказываясь от своих строительных планов.

Мне же как главному инженеру обиднее всего было то, что коллектив рабочих и ИТР [1] , с таким трудом выпестованный за предыдущие четырнадцать лет, прошедший огонь, воду и медные трубы, начинал потихоньку разваливаться. Те, кто слышал одни лишь красивые фразы о светлом будущем, постепенно переставали доверять руководству. Особенно после очередной, девятой или десятой по счету, задержки и так уже урезанной до минимума заработной платы.

Однако возразить генеральному по существу мне было нечего – большую часть людей надо или увольнять, или отправлять в длительный отпуск без содержания. Сами-то мы: и директор, и я, плюс еще два зама, Михаил Дмитриевич и Владимир Иванович (один по безопасности, второй по финансам), – зарплат и бонусов не получали уже почти год и жили пока за счет старых накоплений, которые (по крайней мере, в моем случае) начинали потихоньку заканчиваться. Причем рядовые сотрудники – и рабочие, и прорабы, и инженеры из ПТО [2] , и дамы из бухгалтерии – все это видели и все понимали. Но ведь у них-то таких накоплений не было. Зато были семьи, были дети, были родители, и все они хотели не просто существовать, а жить более или менее достойно. Поэтому время от времени кое-кто приносил в отдел кадров заявление со стандартным набором слов: «Прошу уволить меня по собственному желанию». С каждым из них приходилось беседовать, выяснять причины, уговаривать остаться, потерпеть. Некоторые оставались. А некоторые лишь разводили руками, добавляя смущенно, что уходят не навсегда и что трудовую книжку хотели бы на время оставить: на рынке труда тоже ведь не медом намазано – в условиях кризиса хорошую работу хрен где найдешь…

Короче, после разговора с директором домой я приехал с тяжелым сердцем. Довольно поздно. Получил от жены законный втык: «Какого фига ты сидишь на своей дурацкой работе, если тебе ни черта там не платят!» Младшая дочь к тому моменту уже тихо посапывала в соседней комнате, готовясь к утреннему диверсионному рейду в детсад, а живущая отдельно старшая, так и не дождавшись меня, уехала к себе в Бескудниково.

Еще минут двадцать мы с женой вяло переругивались на тему работы, денег и того, что я совсем не интересуюсь ни дочерьми, ни внучкой, которую Аня сегодня специально привозила к нам, чтобы дедушка порадовался ее успехам («Танечка уже сидит и даже встает иногда»). А потом Жанна просто махнула рукой и ушла в спальню. Не забыв, впрочем, предупредить, что если я опять лягу не раньше двух, то будить меня завтра никто не будет…

Вздохнув и проводив взглядом жену, я прошел на кухню, уселся за стол и тупо уставился в висящий на стене телевизор. Говорящая голова что-то бубнила с экрана, но смысл сказанного ускользал, растворяясь в информационном пространстве. Часы над телевизором показывали половину двенадцатого, мыслей в голове не было, жизнь казалась пресной и скучной донельзя.

Когда же я в очередной раз встал, чтобы открыть, а потом вновь закрыть холодильник, соображая, что не стоит жрать на ночь, лежащий на тумбочке телефон вдруг завибрировал и разразился противной трелью.

Звонил Владимир Иванович, наш зам по экономике и финансам.

– Андрей?… Как дела? Не разбудил? – была у него такая дежурная фраза в любое время дня и ночи.

– Привет, Володь. Тебе-то чего не спится?

– Да тут такое дело, Андрюха, … Помнишь, я тебе пересылал чертежи по Курчатнику.

Да, чертежи он мне действительно посылал. Правда, это было еще весной. Мы тогда, помнится, весь март обсасывали достаточно интересный проект, предполагающий реконструкцию одного из корпусов Курчатовского института. Но чересчур заниженная, на наш взгляд, сметная стоимость и дополнительные условия, включающие наличие специальных допусков, особый режим работы и нехилый откат посредникам, заставили отказаться от предложения. Хотя в случае некоторой оптимизации проекта, как прикидывали мы на пару с конструктором Борисом Марковичем Кацнельсоном, и при сохранении общей цены овчинка стоила выделки. Но – не сложилось.