Держащегося за бок Романенко мы с учителем и ментом догнали уже на полпути. Шёл он как поломанная механическая игрушка, и выглядел — краше в гроб кладут.

— А ну, взяли! — уточнять не потребовалось. Мои спутники подхватили его под руки так, будто всю жизнь тренировались, и поволокли в сторону колосса. Того уже получалось разглядеть, как и плотный столб дыма. Не то рядом, не то…

Додумывать не хотелось.

Вблизи всё оказалось не так страшно. Бомбы аккуратно развалили здание погрузочного элеватора, а его содержимое превратили в костёр. Довольно ленивый костёр. Зданием давно не пользовались, так что горели насмерть прогнившие доски на удивление дымно, и столь же хреново.

— Женя! — Ксения уже выглядывала из технического люка на корпусе. — Фёдор Дмитриевич! Арон Моисеевич!

Наверх, к ней, Ваша Покорная буквально взлетела — и далеко не в самом благостном настроении.

— Тебе что было приказано? — упрёка пионерка явно не ожидала. — Почему тебя не было у вокзала?

— Меня с поезда на стрелке высадили! — обиженно выпалила она. — Литерный, как тревогу подняли, сразу дальше пошёл, и мы за ним! Куда бы я возвращалась?

— А ничего, что мы тебя под бомбами ждали? — с командным голосом упрямо не получалось, но истерика Вашей Покорной всё не желала заканчиваться.

— Я… — в глазах Ксении набухли совершенно искренние слёзы. — Я…

Это меня слегка отрезвило. Только вот не хватало ещё и Ксению в истерику загнать. Явилась, понимаешь, боевая циркулярка в исполнении угадайте кого. И про ступор на вокзале, что характерно, даже ни полсловом не сознаётся. Нет, хватит. Пора и совесть иметь!

— Ты молодец, — внезапных извинений пионерка тоже не ожидала. — Всё правильно сделала. Мне просто страшно. Очень. Извини.

— Правда? — спросила Ксения.

— Правда, — астматическое хрипение Романенко на лестнице услышал бы и глухой, так что с поддержкой и утешением пришлось торопливо завязывать. — А теперь давай работать. Пора уже.

Воену-инженеру пришлось немного помочь. Сил на бег по лестницам у него ещё хватало, а вот здоровья — уже не очень. Если бы не Арон Моисеевич, буквально пихавший его в, гм, спину, он бы по той лестнице полз как удав по стекловате. Медленно и мучительно.

— Неужели так сложно было придумать лифт? — раздражение снова выплеснулось хамской репликой. — Или подъёмный кран, хоть какой-нибудь?

— Сняли, — Романенко вяло махнул рукой в сторону обшарпанной зелёной коробки на стене рядом с не менее обшарпанными креплениями отсутствующего механизма. — В ремонт. И не вернули, машина же в Киев должна была уйти, на перекомплектацию.

М-да. Бардак и армия: вместе по жизни! Вечные ценности. Вечные.

Наш боевой колосс неторопливо пробуждался от своего механического сна. Где-то над вокзалом снова заходилась надрывным воем сирена. Следующая волна штурмовиков летела продолжать своё гнусное дело.

Что же, их ждал сюрприз.

Боевого настроя хватило ненадолго. Нервный предстартовый гомон и мучительные попытки синхронизироваться благополучно превратили его в нервную дрожь. Колосс наотрез отказывался синхронизироваться.

— Женя, — устало попросил Романенко. — Быстрее. Пожалуйста.

Мир вокруг дрогнул и снова превратился в небольшую комнату с мягкими стенами и отполированным стальным шестом в полу.

— Да чтоб тебя! — рука привычным жестом скользнула к айфончику.

— Тела остыли, и вокруг кровища! — порой случайный выбор музыки попросту издевается. — А я кровищи не боюсь! Миной кораблю пробило днище, миной кораблю пробило днище, трупы плавают, а я смеюсь-смеюсь-смеюсь!

Эту песенку ненаглядный братец притащил с какого-то своего фестиваля, и достал ей буквально всех. Затем, она ему надоела — и Ваша Покорная зарядила её уже себе, доставать Хомяка в ответ.

Сломался тот очень быстро, и трёх дней не прошло, а вот назойливая песенка осталась. Почему-то именно её бодрый идиотизм решил вопрос мотивации Вашей Покорной куда эффективнее любых воззваний к совести и чувству долга.

— И уносят меня, и уносят меня, пророча ужасный конец. Четыре коня, эх четыре коня — Смерть, Голод, Война и…

— Женя! — отчаянный вопль учителя заглушил окончание припева. — Тут же дети!

Ну, судя по сдавленному писку Ксении, почти заглушил.

Мир вокруг снова расширился до запасных путей с чадным пожарищем на вокзале. Колосс чуть заметно подрагивал, будто смеялся. Настроение оператора ему всё-таки передавалось.

Затем к вокзалу долетела следующая волна штурмовиков, и о веселье снова пришлось забыть.

С высоты боевого колосса бедственное положение вокзала не вызывало даже тени сомнений. Разрозненные пулемётные трассы поднимались к небу далеко в стороне от чадящего нагромождения обломков. Первая волна бомбардировки попросту смела всё, что находилось рядом с путями. Ни пушек, ни пулемётов там больше не оставалось.

Тем удивительнее оказалось видеть, как ведущий штурмовик покачнулся, клюнул носом, и сбитой птицей закувыркался к земле. Его ведомый продержался чуть дольше, но тоже избавился от бомб и отвалил куда-то вбок, уже с пышным хвостом дыма за фюзеляжем. Ещё несколько машин шарахнулись в стороны.