На следующий день у польского министра иностранных дел была возможность продолжить в Мюнхене обмен мнениями со своим немецким коллегой. Бек начал диалог именно с вопроса о Данциге. До сего момента он не мог найти никакого решения, но предостерегал от применения «тактики faits accomplis — свершившегося факта». В записи беседы Риббентропа говорится, что «Бек перешел затем к вопросу о Великой Украине и сказал, что его полностью удовлетворило высказывание фюрера об отсутствии там каких-то интересов и что он с откровенной радостью воспринял четкую и постоянную линию Гитлера на поддержание дружеских отношений с Польшей»{249}. Риббентроп повторил предложения Германии относительно урегулирования проблемы Данцига и коридора, не вызвав при этом никакого отклика со стороны Бека. Далее он охарактеризовал «проводимую Польшей и Германией политику по отношению к России и в этой же связи — вопрос Великой Украины» как составную часть желанного окончательного урегулирования двухсторонних отношений.

Риббентроп в беседе с Беком 6 января 1939 г. о проведении совместной антироссийской политики:

«Я заверил Бека, что в Советской Украине у нас наличествует интерес только в том смысле, чтобы приносить России вред везде, где это только возможно, как и она это делает относительно нас. Поэтому мы, естественно, и сохраняем наш постоянный интерес к той части Украины, которая находится под властью России. Но мы никогда не обращались так с польской частью Украины, напротив, мы постоянно избегали таких отношений. Фюрер уже выразил наше негативное отношение к Великой Украине. Все зло, по-моему, кроется в том, что антирусская агитация в Украине естественным образом постоянно отражается на польском меньшинстве и на украинцах в Карпатской России. И мне кажется, что это можно изменить только в том случае, когда Польша и мы по украинскому вопросу будем работать в тесном взаимодействии. Я могу себе представить, что, осуществив широкое урегулирование всех проблем между Польшей и нами, мы пришли бы к тому, что украинский вопрос стал бы исключительно прерогативой Польши, а мы бы оказывали Польше всяческую помощь в решении этого вопроса. И мы снова приходим к тому, что от Польши потребуется четкая антирусская позиция, в противном случае ни о какой общности интересов не может быть и речи»{250}.

В этой связи Риббентроп снова кардинальным образом поставил вопрос о вступлении Польши в Антикоминтерновский пакт. С позиции Германии наряду с текущей работой по превращению этого пакта в антирусский военный союз имело смысл уяснить себе роль Польши в случае начала интервенции. Если на кон все время ставится Украина, то становится понятно, в чем для поляков состоит цена сотрудничества. Бек не стал полностью уходить от заданного вопроса, но еще раз подчеркнул необходимость сохранения добрососедства с Россией, которая «принуждает его страну сохранять спокойствие». Далее в записях Риббентропа следует: «Я спросил Бека, насколько они отказались в этом направлении от притязаний маршала Пилсудского, т. е. на Украину, на что тот с усмешкой ответил, что они уже доходили даже до самого Киева, и эти устремления живы и по сей день».

Становится очевидным, что весной 1939 г. вероятность войны против СССР входила в планы Гитлера и что участию Польши в военном союзе, будь то наступательном или оборонительном, придавалось большое значение, так как это давало возможность Германии продолжать ее экспансионистский курс. С точки зрения фюрера, требование к Польше отказаться от Данцига не было чрезмерно высокой ценой, ведь он сам был готов отказаться от Южного Тироля, чтобы заключить союз с Италией. Жителей этого района, которые приняли германское гражданство, как стало известно позднее, он намеревался переселить в Крым. К тому же в тот момент казалось, что Великобритания могла отступиться от Данцига и направить тем самым экспансионистские устремления Гитлера на Восток. У посла Германии в Лондоне Герберта фон Дирксена в январе 1939 г. сложилось впечатление, что Англия «в соответствии с основными положениями политики Чемберлена примирится с экспансией Германии в Восточной Европе, особенно если с помощью Германии — в том числе и военной — появится украинское государство и при этом будет подчеркнуто его право на самоопределение»{251}.

Тот факт, что Гитлер действительно намеревался реализовать план нападения на Советский Союз, нашел свое отражение и в одном из докладов генерала Осимы{252}. Польское же руководство не высказывалось откровенно в том смысле, что оно принципиально не расположено к этому вопросу, но и не хотело быть втянутым в эту авантюру, тем более что в последнее время на него оказывала влияние американская дипломатия и США стремились вместо этого подключить Польшу к антигерманскому фронту{253}. Дело в том, что Рузвельт после Мюнхенской конференции и в результате жестокого преследования евреев в Германии начал проводить политику сдерживания в отношении дальнейшей экспансии Третьего рейха. В начале 1939 г. пресса США сообщала, что немцы намерены войти на Украину, как это уже случилось в 1918 г. Все наблюдатели были едины в том, что это могло стать следующим шагом Гитлера{254}. Варшава еще в ноябре 1938 г. перешла в своей политике к попыткам снизить напряженность в отношениях с СССР{255}. Вашингтон выступил с идеей создания польско-советского вала против Германии, что ни в коей мере не убедило польское руководство, ведь слишком велика была затаенная обида на Россию, но американская поддержка, тем не менее, укрепила его в необходимости вести себя жестче по отношению к Гитлеру. Кроме того, и критические голоса в британском руководстве стали намного громче. Английский посол в Берлине указывал на идеи Гитлера, изложенные в его «Майн кампф». Исходя из них, расширение рейха на восток должно было привести к столкновению Германии и России, в результате которого немцы распространили бы свою власть на Украину. Насколько у СССР хватит сил защитить Украину, неизвестно. Таково было мнение британской газеты «The Times»{256}.

Поддержка англосаксонских держав становилась все ощутимей, и это привело к тому, что в некоторой части польского руководства прекратились разговоры о том, чтобы пойти навстречу требованиям немцев относительно Данцига. В середине января Бек и маршал Рыдз-Смиглы приняли решение отклонить предложение германского правительства по Данцигу и Данцигскому коридору, хотя это и был второстепенный вопрос. Это означало осознанную смену курса, когда не исключался риск возникновения войны, если бы даже борьба и была безнадежной{257}.

25 января 1939 г., во время ответного визита в Варшаву Риббентроп напрасно пытался еще раз соблазнить польскую сторону приобретением части Украины в качестве компенсации за присоединение Данцига к территории рейха{258}. Германская сторона обещала даже пойти навстречу пожеланиям поляков и относительно Словакии и Карпатской Украины. На это Бек ответил, что «ему необходимо серьезно обдумать полученные предложения», но при этом снова отказался от вступления в Антикоминтерновский пакт{259}. Польское руководство приняло окончательное решение, что Данциг и Данцигский коридор являются болевыми точками Запада, и это давало возможность заставить Германию уважать поляков как равноправную великую державу. Риббентроп вернулся в Берлин с пустыми руками.

Бек вел себя достаточно жестко по отношению ко многим лицам, но это не относится к случаю с Риббентропом. Польский министр признался японскому послу в Варшаве, что он почти поверил Риббентропу, когда тот говорил о возможности сохранить независимость советской части Украины. Бек также с удовлетворением воспринял сообщение о полном отсутствии германских интересов в Карпатской Украине{260}. У Берлина должно было остаться впечатление, что польское руководство все-таки присоединится к антисоветскому фронту и пойдет навстречу в решении вопроса о Данциге. Но не исключено, что в польской среде были и такие силы, которые стремились постоянно разжигать недоверие к германской политике относительно Украины и подкрепляли его многочисленными фальшивками, при этом исключительно верно осознавая истинные намерения Германии.