— Все ты понимаешь, — упрекает она. Словно это еще игра, хотя она знает, что нет. Не может отогнать его улыбкой, этот диалог. Дрожь предчувствия, почти страха. Этого я не ожидала, думает она, а потом: но и он этого не ожидал. Такой беседы на краю земли.

— Скажи мне.

— Что тебе сказать, любовь моя?

— Ты использовал Лоренса, чтобы добраться до меня? Заставить меня закрыть дело?

Он жмурится. Терпеливо открывает глаза.

— Ладно. Хорошо. Мне выпал шанс, и я им воспользовался. Послушай, Анна…

— Значит, он приходил к тебе?

— Что?

— Чья была идея? Я знаю, он всегда хотел денег. Он пришел к тебе или ты к нему?

— Какая разница?

— Есть разница, ясно? Он?

Лишь когда он смеется — улыбка разочарования или гнева, — она понимает, что он не скажет. Не может. Не в силах сказать ей всю правду.

— Анна, зачем нам все это пережевывать? Мы же теперь здесь? Мы не можем просто об этом забыть?

— Нет, вряд ли можем.

— Что?

Лишь потрясение в его голосе заставляет ее понять, что она сказала. Она не повторяет. Сердце внутри неровно грохочет. Не больно, не совсем, но нездорово, будто многомесячное курение вот-вот ее нагонит. Секунду она размышляет, не свалится ли в обморок.

— Анна. Анна.

— Что?

— Это из-за Аннели? — спрашивает он. Ей приходится засмеяться.

— Нет.

— Из-за Натана?

— Нет. Я не знаю.

— Я знаю, ты о нем беспокоишься. — Он опирается на камень. — И о Мюриет, даже о маленькой Мюриет. Ты хороший человек, Анна. Слишком хороший для меня.

Его голос плывет. Слишком рано, вот-вот скажет он. Слишком поздно. Некоторое время оба молчат. Она чувствует его, знает, что он на нее смотрит, но не оборачивается. Глядит на чаек, далеко в море, их еле видно. Белые лохмотья жизни. Интересно, они до сих пор предсказывают дождь.

— Как мой сын?

— Хорошо.

— То есть?

— Она просила передать тебе, что у них все хорошо, — повторяет она, и накатывает волна облегчения, когда он вздрагивает.

Через секунду ворчит, одеревенело садится на корточки.

— Анна, как ты думаешь, почему я от них ушел?

— Сколько у меня попыток?

— Нет, правда. Почему я ушел?

— Чтобы юристы разрушили твою жизнь, а не их. — Она умолкает, надеясь, что он подтвердит. Но он так и сидит, пригнув голову, безмолвно, не отвечая.

— Тогда почему?

— Потому что Аннели меня прогнала.

— Она говорит, все было не так.

— Но это правда.

— Все равно — какая разница? — спрашивает она, и он пожимает плечами.

— Я думал, для нас есть разница, вот и все. Анна, я разведен. Аннели оставалась со мной ради Натана. Теперь все кончено, и все всё знают. Даже Натан знает. Я ушел, потому что она велела мне уйти. Я не могу вернуться к ним, потому что она меня не примет.

Она отворачивается, задумывается. Вспоминает предложение Аннели. Можете его забрать, если хотите. Солнце потускнело за тучей. Ей кажется, воздух холоднее с каждым вдохом.

— Я не знала.

— Да.

— Но ты же можешь видеться с Натаном, — говорит она, и он горлом вздыхает, аххххх, эхо Майкла, изумленное, отчаянное омерзение.

— Правда? Если бы. Сколько часов мне дадут, как ты думаешь? Судья позволит нам видеться по воскресеньям, если я покажу ему свой фургон? Если я появлюсь на слушаниях по опекунству, меня высмеют в лицо за самонадеянность, и затем на подходе, ох, ну, по ходу дела, отдадут меня под суд и сдерут с меня шкуру… Анна, я не могу с ним видеться. Пока он сам не захочет.

— Но код… — начинает она, и он стонет.

— Код, код. Просто сложилось так, что кодом все закончилось. Могло закончиться и чем-нибудь другим. Может, деньги для Аннели важнее, чем я думал… Не знаю. У нас задолго до этого все разладилось. Но теперь все равно, правда же? Анна?

— Я не знаю, — говорит она, но повторяла это уже столько раз и не знает, на что ответила.

— Анна.

— Это правда? — И, не дав ему заговорить: — Может, тебе все-таки стоит к ним вернуться.

— Анна, я их потерял. За эти месяцы я потерял больше, чем все нормальные люди приобретают за целую жизнь. — Он склоняется ближе. — Пожалуйста. Я не хочу потерять еще и тебя.

Она не отвечает. Я не знаю, верить ли тебе, — могла бы сказать она, если собирается что-то сказать. И почти говорит:

— Я хочу тебе верить.

Он придвигается к ней, улыбаясь, качая головой, будто вот-вот скажет — Все хорошо. А вместо этого говорит:

— Конечно, хочешь, — и в одну жуткую секунду она понимает, что права: что ошибается. Всегда в нем ошибалась.

Проходит много времени, целый космос мгновений, а потом он вздыхает, выпрямляется, смотрит на нее.