По плоду узнаётся дерево; право, мы стоим того, чтоб Бог открыл истину православия Западу, а Восточный мир, не давший плода, бросил в огонь!»

И таких мыслей можно обнаружить сотни и тысячи у тогдашних людей из самых разных лагерей, слоёв и сословий. По существу «Определений», подобных тому, какое вынес Синод по отношению к Толстому, должно бы выноситься множество…

Отец Иоанн своей жизнью показывал, что Церковь может исцелить верующего от недуга, помочь в беде, в том числе и деньгами (Басинский приводит множество примеров, когда священник запросто отдавал первому же просителю две-три тысячи рублей); он стремился, грубо говоря, сблизить Церковь как институт (а точнее – подгосударственное ведомство) и простых верующих. Но верующих искренне… К примеру, Салтыкову-Щедрину, относившемуся к Церкви и лично к отцу Иоанну иронически, он помочь не сумел, а сотням искренне верующих – да.

Да, ему нужны были верующие по-настоящему, не сомневаясь, и потому, видимо, он с таким негодованием выступал против тех, кто эту веру подтачивает. Павел Басинский, порой, не решается цитировать слова отца Иоанна о Льве Толстом: «Это не полемика, а брань, недостойная не только священника, но и просто христианина». Почему «недостойная»? Если верить евангелистам, то и сам Христос не стеснялся в выражениях по отношению к тем, кто не верил в него или занимался лжеучительством…

Отец Иоанн боролся с Толстым больше десяти лет. За несколько месяцев до собственной смерти, в дни, когда русское общество готовилось отменить восьмидесятилетие Льва Толстого, он написал молитву, в которой были такие слова: «Господи, умиротвори Россию ради церкви Твоей, ради нищих людей Твоих, прекрати мятеж и революцию, возьми с земли хулителя Твоего, злейшего и нераскаянного Льва Толстого и всех его горячих последователей…». Кстати, он не раз обращался к Господу с подобными просьбами. Причём, забрать просил, в том числе и тех священников, которых считал разрушителями крепости Церкви – к примеру, митрополита Антония (Вадковского), автор смягчённой редакции «Определения…», духовника императорской фамилии Иоанна Янышева и «прочих неверных людей»…

Примечательно, что Иоанн Кронштадтский неизменно вставал на сторону государства, когда государству возникали угрозы, а точнее, государственному строю. Видимо, он понимал: любая смута в государстве подточит, а то и погубит и Церковь. А ему нужна была сильная, богатая Церковь. И он делами выступал за дальнейшее «сращение Церкви и государства» (цитата из книги «Святой против Льва»), строил величественные соборы, основывал монастыри (почему-то всё женские), не сторонился роскоши, хотя, по свидетельству современников, тяготился ею.

Нынешнюю Церковь критикуют, что и она, после всего, не смотря ни на что, тоже срастается с государством. Но Церковь, судя по всему, живёт другими временными измерениями, и для неё не только патриарх Тихон, но и времена Ивана Грозного, Петра Первого не такое уж отдалённое прошлое. Тогда Церковь вставала на дороге государей, видя жестокость их действий, и к чему это приводило… Церковь наверняка не хочет повторений.

Иоанн Кронштадтский выступал как новатор, но это новаторство хоть и было осторожным, постепенным, вызывало неудовольствие и подозрение у вышестоящего «начальства». Павел Басинский довольно подробно останавливается на советах отца Иоанна прихожанам чаще причащаться, на общих исповедях, Доме трудолюбия, чудесных исцелениях, которые многими иерархами, особенно поначалу, воспринимались как мошенничество… В представлении народном отец Иоанн почитался святым при жизни, а спустя восемь десятилетий после кончины был канонизирован Русской православной церковью… Сама Церковь, чуть не погибнув в 1920 – 1960-е, возродилась и стала, судя по всему ещё богаче и крепче, чем сто лет назад, но праведных в её организме, как и сто лет назад, кажется, очень и очень мало…

Толстой же стремился вернуть Церковь во времена первых десятилетий христианства, когда Иисус Христос воспринимался живым, земным человеком, когда внешнего было очень мало, зато внутренняя вера была небывало сильна. Когда каждый христианин был готов смертью смерть попрать. В том мире, в котором жил Толстой, он не видел настоящего христианства, зато наблюдал постоянные отступления от Христовых заповедей.

Ключевым моментом его реального отпадения от Церкви (и одновременно начала войны с государством) стала, судя по всему, казнь революционеров, взорвавших Александра II. Вскоре после их ареста Толстой написал Александру III письмо, в котором обратился к нему «как человек к человеку» с просьбой не «убивать» людей.

Павел Басинский недаром несколько раз в книге возвращается к этому письму – оно явилось толчком порвать Толстого и с Церковью, и видеть в «царях и министрах» врагов народа.

Впрочем, само письмо (то есть, его сохранившийся черновик) написано вполне миролюбиво, хотя и вызывающе, так как Толстой «откровенно предлагал императору сделать выбор между божьим и кесаревым, при этом само собой предполагалось, что статус царя – не божий»… Александр не ответил Толстому – один экземпляр письма перехватил Победоносцев, второй, брошенный (а может, и не брошенный) Страховым в дворцовый почтовый ящик, тоже, видимо, не дошёл до адресата… Революционеров повесили – Церковь поддержала казнь, – в России, по существу, началась та гражданская война, которую Толстой и предрекал в своём письме.

Постепенно слог статей Толстого становился жёстче и жёстче, они всё больше напоминали ультиматум…

История показала, что общество услышало Толстого, и в феврале 1917-го сами монархисты бросились к Николаю II с требованием отречься от престола. Но уже и отречение не спасло от братоубийственной бойни – узел ненависти затянулся слишком сильно. Пришлось разрубать…

Толстой верил в человека. Верил, что если его не бить, не заставлять убивать другого, не развращать, не дурачить, «оставить в покое», то он проживёт свою жизнь счастливо, умно, с пользой народу. С одной стороны, чтобы человеку стало так житься, нужно, по Толстому, совсем немного, а с другой стороны, требовалось изменить не только человеческое общество, но и человеческую природу.