Шрифт:
Глава I
Но в десятый день седьмого месяца этого — День искупления, священное собрание будет у вас, и смиряйте души ваши… Никакой работы не делайте в сам этот день… это — вечное установление для всех поколений ваших, во всех поселениях ваших. Это суббота покоя для вас, и смиряйте души ваши в девятый день месяца вечером: от вечера до вечера соблюдайте покой ваш.
В этом году День искупления [6] совпал с шабатом [7] , так что девятый день месяца по еврейскому календарю пришелся на пятницу, а десятый — на субботу. Это не добавило празднику святости (ибо это было невозможно), но позволило большинству евреев соблюсти его, не прерывая обычной рабочей недели. Вечером в пятницу еврейская община Барнардс-Кроссинга, как и евреи во всем мире, была занята подготовкой к этому самому священному дню года. Женщины готовили ужин — как правило, более обильный и изысканный, чем обычно: не только для того, чтобы резче подчеркнуть следующий за ним двадцатипятичасовой пост, но и для того, чтобы придать всем силы для его соблюдения. Мужчины рано ушли с работы, чтобы успеть помыться, переодеться в праздничную одежду, поужинать и попасть в синагогу до захода солнца, когда торжественное чтение «Коль-нидрей» [8] возвестит о наступлении праздника.
6
День искупления, или Судный день (Йом-Кипур) — самый важный праздник в еврейской традиции, день покаяния и отпущения грехов; в этот день соблюдается строгий 25-часовой пост, в течение которого нельзя ни есть, ни пить.
7
Шабат — суббота. Понятие субботы — одна из основ иудаизма. Основное предписание — «не трудись в день седьмой» — входит в Десять заповедей и несколько раз повторяется в Торе. Начало празднования шабата — в пятницу, с появлением первой звезды.
8
Коль-нидрей — первая молитва в Йом-Кипур.
Дэвид Смолл, молодой раввин общины, закончил одеваться и предстал перед критическим взором своей жены Мириам, которая должна была проверить, все ли в порядке. Рабби был среднего роста и, несмотря на прекрасное здоровье, отличался худобой и бледностью. Его темные, глубоко посаженные глаза за стеклами очков смотрели задумчиво-грустно, голова всегда была слегка наклонена вперед, словно он, ссутулившись, вглядывался в книгу.
У жены рабби — миниатюрной и жизнерадостной женщины с копной светлых волос, которые, казалось, перевешивали ее, — были большие голубые глаза и открытое выражение лица, которое можно было бы назвать наивным, если бы не решительный маленький подбородок. В ней было что-то детское, и этому впечатлению не мог помешать даже большой живот, свидетельствовавший о том, что она на последнем месяце беременности.
— Костюм, Дэвид. Пиджак как-то перекошен. Стань прямо и расправь плечи.
Он попытался.
— Это из-за верхней пуговицы. Она на добрых полдюйма правее и тянет лацкан.
— Она оторвалась, и я сам ее пришил — ты была на собрании «Хадассы» [9] .
— Давай сюда пиджак, я перешью. — Она придирчиво изучила пуговицу. — Зачем ты взял голубую нитку, если костюм серый?
— Вообще-то это белая нитка. Я закрасил ее авторучкой. И потом, во время службы все равно сверху будет китл [10] .
9
Хадасса — женская благотворительная сионистская организация в США.
10
Китл (идиш) — простая белая одежда, которую женатый мужчина надевает в Йом-Кипур как символ отрешения от земной суеты и обращения мыслями к Богу.
— Но до храма еще надо дойти. А если будешь беседовать с прихожанами после службы? И ботинки у тебя пыльные.
Он начал тереть носок ботинка о заднюю сторону штанины.
— Дэвид!
— Они все равно запылятся по дороге, — сказал он извиняющимся тоном.
— Возьми щетку.
Рабби издал слабый вздох в знак протеста, но пошел в заднюю прихожую, и вскоре она услышала, как он орудует сапожной щеткой. Когда он вернулся, она помогла ему надеть пиджак, поправила его на плечах, как делают портные, застегнула пуговицы и похлопала по груди.
— Ну вот, так-то лучше.
— Теперь все в порядке? Признан годным?
— Ты просто красавец, Дэвид.
— Ну и хватит с этим.
Рабби вытащил из бумажника две однодолларовые бумажки, одну дал жене, вторую оставил себе. Потом стал машинально засовывать бумажник обратно в задний карман, но спохватился, пошел в комнату и положил его в ящик бюро. По субботам он не носил с собой денег.
Вернулся он с молитвенником в руках, полистав его, нашел нужное место и подал жене раскрытую книгу.
— Вот молитва.
Мириам прочла вслух на иврите место, которое поясняло, что эти деньги предназначаются на благотворительные цели как частичное искупление ее грехов. Потом она сложила банкноту и сунула ее в прорезь голубой жестянки для пожертвований, которую держала на полке в кухне.
— Одного доллара достаточно, Дэвид?
— Это ведь только символ. — Он просунул в щель и свою бумажку. — Знаешь, мой дедушка — он жил с нами последние годы своей жизни — обычно жертвовал живого петуха, которого, как я слышал, отдавали бедным. Согласно обычаю, мужчина жертвовал петуха, а женщина — курицу. В твоем положении уместно было бы пожертвовать курицу и яйцо.
— Шутишь.
— Нет, я серьезно.
— И что будет с яйцом?
— Ну, думаю, его придется съесть.
— Звучит как-то по-людоедски.
— Вот именно. Поэтому у нас в семье обычно жертвовали деньги — как правило, в количестве, кратном восемнадцати. Отец специально для этой цели собирал монеты — десятицентовики, насколько я помню. Они с матерью бросали по восемнадцать десятицентовиков, а я, как малолетний, — восемнадцать пенни.
— Почему именно восемнадцать?
— Потому что в иврите числа обозначаются буквами, согласно их порядковому номеру в алфавите; две буквы, соответствующие числам восемь и десять, составляют слово хай, что значит жизнь, — в общем-то, конечно, каббалистический вздор. Между прочим, сегодня восемнадцатое сентября, что придает всему этому дополнительную значительность! Надо было позаботиться о монетах.
— У меня есть целая куча пенни, Дэвид.
— Мне кажется, что бедняк все же больше оценит доллар, чем восемнадцать центов. Ладно, на этот раз уж как есть, а на будущий год надо не забыть. А теперь пора поесть, не то опоздаем.
Они сели за стол, и рабби произнес благословение. Зазвонил телефон. Рабби был к нему ближе и взял трубку. Из нее раздался громкий голос.
— Это рабби? Рабби Смолл? Это Стэнли. Ну, помните, Стэнли Добл из храма.
Стэнли был сторожем при храме, а также поддерживал там порядок и занимался всяким текущим ремонтом. Он встречался с рабби почти каждый день, но когда звонил, всякий раз считал нужным представиться как «Стэнли Добл из храма», словно это был какой-то дворянский титул.