— Совершенно верно. А потом в один прекрасный день он явился к нам с визитом. У него возникла идея выпускать транзисторы. Ничего, мол, революционного, но можно удешевить их примерно на десять-двадцать процентов. Я тогда понятия не имел, что такое транзистор, мой отец — тем более, но Айк умел убеждать, а отец очень в него верил. Я думаю — хоть мне этого и не понять, — что его отец сумел-таки внушить моему, будто Айк гений. Хирш изложил свой план, и все выглядело как будто неплохо. У него были связи во всевозможных государственных организациях, и он заверил нас, что государственные заказы обеспечены. Короче, отец согласился вложить десять тысяч долларов. Хирш не вложил ни гроша, но при этом был полноценным партнером — его доля составляла пятьдесят процентов.

Мы купили склад, сделали там завод и начали работать. Айк генерировал идеи, а я был тупицей и недотепой — моих знаний хватало только на то, чтобы ведать снабжением, контролировать отгрузку и следить за тем, чтобы рабочие работали. И за один год мы потеряли десять тысяч долларов сверх наших первоначальных вложений. Потом мы получили один заказ. Большой прибыли он нам не сулил, но позволял какое-то время перебиться. Я пошел и купил бутылку, чтобы отметить это дело. Мы успели поднять пару тостов за свое здоровье и за успех нашего предприятия, а потом мне позвонили, и мне пришлось уйти. Меня не было всю вторую половину дня, а когда я вернулся, Хирш все еще был в офисе — пьяный вдрызг.

На лице Горальского отразилось потрясение от этого воспоминания.

— Вы представляете себе, рабби: образованный еврейский мальчик — и пьяница! Я не сказал отцу. Я боялся. Сам боялся в это поверить. Все твердил себе, что это случайность, что он немного переборщил и сам не соображал, сколько выпил. На следующий день он не пришел на работу. Но через день явился точно вовремя, как будто ничего не случилось. А на следующий день снова напился. Я выждал еще пару недель, а потом сказал отцу. «Избавься от него, — вот что сказал мой отец. — Избавься от него, пока он не пустил нас по миру».

— Вы так и сделали, как я понимаю?

Горальский с мрачным удовлетворением кивнул головой.

— Я ему предложил: либо он выплачивает нам нашу долю, либо мы выплачиваем ему его долю. Конечно, ему было не собрать таких денег, да это и к лучшему: разве такой человек смог бы заниматься бизнесом? Мы выплатили ему сразу пятнадцать тысяч наличными и распрощались с ним. И знаете, рабби, это было как гора с плеч. Через несколько месяцев мы получили настоящий государственный заказ, и дело пошло.

— А вы знали об этом заказе, когда делали ему то предложение?

— Бог мне свидетель, рабби, — нет. Мы подали свою заявку за несколько месяцев перед тем, но никаких заказов нам не поступало.

— Ну, хорошо. А когда вы увидели его в следующий раз?

— Я с ним больше не виделся. Мы стали открытым акционерным обществом, выпустили акции на рынок и пошли в гору. Переехали в этот дом. А потом вдруг я получаю письмо от Хирша: он хочет устроиться на работу в Годдардовскую лабораторию, так не могу ли я ему помочь, потому что они требуют рекомендации. Ну, я и позвонил Квинту, изложил ему все как можно убедительнее и заручился обещанием, что в своем письме к Хиршу он непременно упомянет, что на их решение взять его на работу в значительной степени повлиял мой авторитет.

— Но я не понимаю. Вы сказали, что сделали это из ненависти к Хиршу?

— Правильно. Вот он — со своей степенью доктора философии из Массачусетского технологического, и вот я — который не окончил даже средней школы. Я хотел, чтобы Хирш осознал, что он, со всем своим образованием, вынужден просить у меня работу, а я могу ее ему дать.

— И после того, как он туда устроился, вы его не видели?

Горальский покачал головой.

— Он звонил пару раз, но я велел горничной говорить, что меня нет. Я, можно сказать, человек суеверный, рабби. Я сказал себе: если у тебя были проблемы из-за какого-то невезучего малого, то его надо остерегаться. И чтоб вы знали, рабби: я оказался прав. Двадцать лет назад этот Хирш чуть не разорил нас. И вот этот сукин сын возвращается в город и снова чуть не разоряет меня.

— Как это?

— У нас тут была небольшая проблема, и я поручил Годдардовской лаборатории поразмыслить над ней — хотел посмотреть, как они с ней справятся. И вот через какое-то время мы получаем предварительный отчет, в котором они пишут, что, по их мнению, они нашли способ решить эту проблему, да не просто способ — прямо-таки переворот. В это время мы как раз подумывали о слиянии с другим предприятием — на основе передачи акций. Понимаете?

Рабби кивнул.

— Только это между нами, рабби.

— Разумеется.

Горальский рассмеялся.

— Между нами! Да об этом известно любой брокерской конторе в Бостоне, хотя все, что у них есть, — это слухи. Такие вещи разве удержишь в секрете? Но все-таки я бы не хотел, чтобы стало известно, что это исходит непосредственно от меня. Понимаете?

Рабби снова кивнул.

— И вот наши акции начинают подниматься вверх. Это нормально, так бывает всегда, когда появляется информация о слиянии: несколько дней они идут вверх, а потом постепенно опускаются, иногда даже ниже, чем до того. Но в нашем случае все было иначе. Они продолжали расти, и через пару недель цена их почти удвоилась. И я прекрасно понимал, что дело тут не в слухах о слиянии. Было что-то еще — видимо, слухи о том, что мы работаем над чем-то из ряда вон выходящим. Такое ведь тоже трудно удержать в секрете. Может быть, я немного преувеличиваю, может, вообразил, что эти умники из лаборатории спекулируют на бирже, но я никому ничего плохого не делаю. В конце концов, моя фирма в процессе слияния на основе передачи акций. Я собирался отдавать две своих акции за одну их, а тут получается, что обмен будет равный, так что тут плохого? И главное, все по закону, понимаете? Потому что если я действительно успешно внедрю новый производственный процесс, мои акции будут стоить намного больше. Улавливаете?