Я поднял трубку.

— Гичка, товарищ полковник у себя?

— Да, но он, по-моему, собирался уходить. Так что если хочешь поговорить с ним, то приходи побыстрее.

Я застал Кислого в кабинете у вешалки — наверняка хотел уже натягивать плащ. Но он ничем не выдал себя — полез в карман, вынул сигареты и вернулся за стол.

— Садись, Дамов, рассказывай.

Я довольно подробно изложил ему все, что мне удалось добыть по делу, и, главное, не скрыл своих колебаний по поводу того, надо или не надо просить прокурора о мере пресечения?

Он медленно тянул сигарету, дым постепенно обволакивал его лицо, и оно уже не казалось таким кислым.

— Конечно, мы можем его задержать, но и я на твоем месте сомневался бы… Понимаешь, мне кажется, что еще рано, чего-то не хватает, недостает нам…

— По-моему, он уже понял, что я засек его, что я беседовал со многими людьми, и наверняка он может догадаться о том, что они мне говорили. Теперь он захочет подучить их или даже заставить изменить показания. Я хочу сказать, если мы оставим его на свободе…

Кислый встал, взял со стола какие-то папки и бумаги, подошел к сейфу, открыл его и убрал туда бумаги.

— Не верю… Кладовщика он может только подкупить, но вряд ли у него сейчас хватит денег, чтобы заткнуть рот такому жуку. Ну, а к любовнице своей он наверняка не пойдет. Он ведь думает, что мы следим за ним — кстати, это совсем не лишнее, — и побоится подтвердить их связь. Он и так только и делает, что вертится, как уж на сковородке, чтобы скрыть эту связь, а если она все-таки подтвердится, его положение будет намного сложнее и тяжелее.

Он запер сейф, запечатал сургучом.

— Ну, пошли, что ли? По дороге продолжим.

Я проводил его до выхода и вернулся к себе. Да, конечно, именно так — Гено скрывает эту связь, чтобы не выплыли на поверхность мотивы и причины содеянного… Классически просто. И все же… Моего опыта было уже достаточно для того, чтобы сомневаться во всем, что кажется простым и ясным. На первый взгляд.

На другое утро, едва я вошел в кабинет, появился стажер Чинков — свежевыбритый, одетый с иголочки, только длинные, чуть волнистые волосы по-прежнему мягко обрамляли лицо. Красивый парень, что и говорить.

Я указал ему на кресло возле стола, и он сразу начал:

— Я нашел человека, о котором вы говорили. — Он заглянул в блокнот, который держал перед собой. — Ее зовут Милена Крыстева, работает в окружном совете профсоюзов, живет на улице Воеводы Мануша, дом одиннадцать, ей двадцать семь лет, она не замужем, страдает сердечной недостаточностью в легкой форме… Ни Людмилы, ни Эмилии в списках получивших путевки не было.

Имя Милена я как-то пропустил. А ведь есть еще Милкана… Вот умница парень!

— Молодец! Ну а дальше?

— Дальше? Что вы имеете в виду?

Я понял его недоумение — все, что нужно было выяснить о Милке, он сделал блестяще. Второе задание ее как бы не касалось.

— Вы были в монастыре? Что-нибудь удалось узнать о паратионе?

— А-а, разумеется, был! Там действительно есть паратион, и один из местных попиков… дьякон, что ли, недавно дал какой-то женщине немного жидкости.

— Как-как?! — я вскочил с места и буквально навис над столом. — Женщине?! Какой женщине?! Ее имя!!

— Ее имя мне установить не удалось, — тихо, со сдержанной обидой промолвил он. — Дьякон не спросил ее об этом… Но словесный портрет я снял. — Он перелистал несколько страничек своего блокнота. — Мм… около пятидесяти лет, рост примерно 160, полновата, лицо круглое, губы ярко накрашены, много грима, на голове зеленая с цветами косынка, белые брюки, бежевые спортивные туфли без каблуков.

— Да, остается только повесить этот портрет на стенку! — с досадой бросил я.

Парень покраснел.

— Товарищ майор, — заговорил он еще тише, — вы дали мне задание найти женщину по имени Милка — и я нашел ее. Вы велели мне выяснить, есть ли в монастыре паратион и не выносил ли кто-либо жидкость оттуда. Я выяснил — есть и выносил… Я не знаю, зачем вам эти данные, но я их получил и…

— Конечно, конечно, извини, ради Бога! Ты абсолютно ни в чем не виноват — задание ты выполнил отлично! И спасибо тебе большое.

Я протянул через стол руку, парень встал, с достоинством пожал ее и, чуть поклонившись — на этот раз все-таки без улыбки, — вышел.