— А если я скажу, что боязнь падения — довольно распространенная фобия? — спросил психоаналитик. — Вам полегчает?

— Нет, — коротко ответил Шарп.

— Ну и правильно. Говорите, с вами такое уже не первый раз случается? А когда случилось в первый?

— Мне было восемь. Война шла уже два года. А я задержался на поверхности — огород осматривал.

Шарп бледно улыбнулся:

— Мне нравилось ковыряться в земле. Выращивать что-то. И тут система ПВО — мы жили под Сан-Франциско — засекла выхлопной след советской ракеты, и сигнальные башни вспыхнули, как бенгальские огни. Я стоял прямо над укрытием. Подбежал ко входу, поднял люк и пошел вниз по лестнице. Мать с отцом уже ждали внизу. И кричали — быстрей, быстрей! И я побежал вниз по ступеням.

— И вы упали? — выжидательно спросил Хэмфрис.

— Нет, не упал. Мне вдруг стало страшно. Ноги приросли к полу, я не мог сдвинуться с места, а они орали — давай, давай вниз! Нужно было задвинуть нижнюю плиту — а они не могли, ждали, пока я спущусь.

Хэмфрис поежился и заметил:

— Как же, помню-помню эти двухкамерные бомбоубежища. Полно народу так и захлопнуло — между внешним люком и нижней плитой.

И он внимательно оглядел пациента.

— Вам в детстве приходилось слышать подобные истории? Рассказы о людях, которые остались на лестнице, как в ловушке — ни назад не выбраться, ни вниз пройти?

— Да я не боялся, что на лестнице останусь! Я боялся упасть! Боялся, что рухну головой вниз…

Шарп облизнул разом пересохшие губы.

— В общем, я развернулся… — По его телу прокатилась видимая дрожь. — И пошел обратно. Наружу.

— Во время налета?

— Они сбили ракету. Но пока не сбили, я полол грядки. Потом, конечно, мне всыпали по первое число.

Хэмфрис мысленно сделал отметку: «зарождение чувства вины».

— В следующий раз, — продолжил рассказывать Шарп, — это случилось, когда мне уже было четырнадцать. Война несколько месяцев как закончилась. И мы решили вернуться, посмотреть, что осталось от городка. Ничего не осталось — только воронка. Здоровенная воронка с радиоактивным шлаком на дне, несколько сот футов глубиной. В нее осторожно спускались спецкоманды, а я стоял и смотрел, как они работают. И вдруг… испугался.

Он затушил сигарету. Подождал, пока психоаналитик выдаст ему следующую.

— В общем, я после этого уехал. Мне каждую ночь та воронка снилась — страшная, как мертвый раскрытый рот. Я поймал попутку, военный грузовик, и уехал в Сан-Франциско.

— А следующий эпизод когда случился? — спросил Хэмфрис.

Шарп сердито ответил:

— Да с тех пор меня, по сути, и не отпускает! Мне страшно, когда я забираюсь слишком высоко, страшно, когда надо идти вверх или вниз по лестнице — да постоянно страшно! В любом месте, с которого можно упасть. Но тут уж что-то совсем из ряда вон выходящее случилось — я на крыльцо собственного дома подняться не смог.

И он осекся и некоторое время молчал.

— Там три ступеньки, — наконец горько сказал он. — Всего-то три ступеньки.

— Ну а помимо этого припоминаете какие-нибудь неприятные эпизоды?

— Я как-то влюбился — в очень красивую шатеночку. Она жила на самом верхнем этаже в «Апартаментах Атчисон». Наверное, до сих пор там и живет. Не знаю. В общем, я добрался до пятого или шестого — уже не помню — этажа, а потом… потом пожелал ей спокойной ночи и спустился вниз.

И насмешливо добавил:

— Она, наверное, решила, что я псих.

— Еще что-нибудь? — спросил Хэмфрис, мысленно отмечая, что в рассказе пациента всплыла тема секса.

— Однажды мне пришлось отказаться от работы — нужно было летать. Самолетом. Инспектировать всякие аграрные зоны.

Хэмфрис проговорил:

— В прежние времена психоаналитики пытались докопаться до причин возникновения фобии. Теперь мы задаемся вопросом: «А каков механизм ее действия?» Обычно фобия проявляется в ситуациях, к которым пациент испытывает подсознательную неприязнь. Фобия позволяет ему выходить из них с наименьшими потерями.

Лицо Шарпа медленно залила краска гнева:

— А что-нибудь полезное вы мне можете сказать?

Хэмфрис растерянно пробормотал:

— Ну, я же не говорю, что полностью разделяю подобное мнение. И это совсем не обязательно ваш случай. Тем не менее, я могу сказать вот что: вы боитесь не падения. На самом деле вы боитесь связанных с ним воспоминаний. Если повезет, мы докопаемся до воспоминания-прототипа — того, что раньше называли изначальным травмирующим событием.

Он поднялся и подтянул поближе конструкцию из насаженных на стержень зеркал, оплетенных электрическими проводами.

— Это моя лампа, — пояснил он. — Она снимает барьеры памяти.

Шарп испуганно оглядел аппарат:

— Слушайте, — занервничал он, — не надо реконструировать мне разум. Может, я и невротик, но мне моя собственная личность вполне по душе. Я ею горжусь и менять не собираюсь.

— Лампа вашу личность никак не изменит. — Хэмфрис нагнулся и включил аппарат. — Зато выведет на поверхность воспоминания, к которым сознание пока не имеет доступа. Я хотел бы проследить ваш жизненный путь до точки, в которой вам нанесли травму. Я хочу узнать, чего вы на самом деле боитесь.