Все знают, как трудно фантазировать вообще, без цели, без отправного пункта, без смысла. Но достаточно фантазии получить из реальной жизни для своего развития пищу, как начинает работать осознанная, целеустремленная фантазия, не давай места бессмысленному, высосанному из пальца ощущению, вроде «я так чувствую», «мне кажется», «мне слышится в музыке» и т. д.

Установим кратко, в общих чертах, что мы подразумеваем под словом «эстетика». Эстетика — учение о прекрасном, об искусстве и художественном творчестве. Мы знаем, что разные эпохи имеют разные взгляды на красоту. Кроме того, нас интересует та художественная красота, сотворенная человеком, которая рождает переживания, доставляет удовольствие. Она, как считал философ И. Кант, сочетает знание и мораль, прекрасное и возвышенное.

Конечно, прежде чем получить удовольствие от того или иного предмета, надо его узнать, изучить. Узнать, изучить — это уже категории сознания, интеллекта.

В искусстве, в образном мышлении всегда присутствует условность изображения реального. Так, в опере условность сцены, музыки, пения сочетается с действительностью, которую мы изображаем и которая диктует появление образа.

Нравственно порочное, злое, античеловеческое не может быть красивым и прекрасным.

В художественном произведении отрицательное дается как антипод положительному, благородному, смелому, правдивому. Отрицательный образ в сочетании с положительным (победа одного над другим) создает то чувство очищения и радости, которое свидетельствует о подлинной ценности художественного произведения.

В искусстве всякая гадость находит у художника образ, особую форму выражения, которая связана с отношением к ней гражданской совести создателя.

В конечном счете практика покалывает, что без познания мира, мироощущения искусства нет. Мировоззрение делает художественное творчество общественным явлением. Здравый смысл, определенная точка зрения играют в искусстве огромную роль. Иногда нас, режиссеров, хвалят за изобретательность. Это очень приблизительная и условная оценка. Художник призван открывать, но не изобретать. Открывать то, что существует, но еще не осознано, неизвестно или забыто. В том или ином явлении художник может открыть новые, ранее незнаемые грани. Но они не придуманы, не изобретены. Просто их увидел своим зорким глазом создатель произведения искусства и проявил к ним свое эмоциональное отношение. В театре изобретательство возможно лишь в области техники сцены, отдельных технологических, профессиональных приемов.

В эстетике объединяется познание и нравственность в форме прекрасного. Обратите внимание на то, что чувство прекрасного бывает не только чувственно, но и интеллектуально. И творческое воображение должно всегда быть контролируемо разумом. Более того, разум как бы программирует творческую деятельность.

В нашем с вами разговоре эстетика будет означать скорее всего взаимоотношения и закономерности духовных, идеологических, художественных, нравственных, вкусовых принципов и творческих убеждений.

Теперь нам надо установить, об эстетике какого спектакля мы будем говорить. Грубо говоря, есть два типа спектаклей: развлекательный и познавательный. Это, конечно, сказано очень приблизительно, так как если говорить честно, то грош цена тому спектаклю, который неинтересен, в котором нет и капли развлекательности. Публика, что ни говори, хочет смотреть и слушать оперу, которая приносит ей удовольствие. Это нельзя забывать. Тут может идти речь только о том, какова природа этого удовольствия, отчего получает человек эстетическое удовлетворение в театре и какого оно характера.

Отметим, что публика охотно принимает любое правило игры, предложенное театром, но впоследствии требует, чтобы из правил, установленных театром для «взаимной беседы», было соблюдено главное: интересно, увлекательно, нескучно. Этим требованиям вполне могут удовлетворять спектакли первого типа — развлекательные. Пышность, сладкозвучие, различного рода эффектные трюки (пожары, фейерверки, наводнения, живые лошади, шествия, бури и т. д.), часто похожесть и привычность, так сказать, ожидаемость — его признаки. Публика получает наслаждение от зрелища, в котором уже предположено отсутствие какой-нибудь новой, неожиданной и важной дли жизни мысли. Это может быть шикарное ревю типа парижского «Лидо» или американского мюзик-холла, где видна обнаженная и ожидаемая «красота» — огромные перья, украшающие красивые женские фигуры, ловкие трюки артистов, эффектные костюмы, легкомысленные песни… Средства эти могут существовать без всякой связи друг с другом, важно развлечение, и никто перед таким спектаклем не ставит задач познания мира, человеческой жизни, волнений от узнавания того, что происходит вокруг.

На этих же позициях, увы, часто стоят постановщики опер и балетов. О таких спектаклях могут говорить с восторгом: «Ах, какие декорации, ах, как красиво поют (танцуют), ах, какая красивая, легко запоминающаяся музыка!».

Оперный синтез, о котором мы говорили, распался. Здесь отдельно воздействуют на публику пение, декорации, ситуация на сцене, музыка. А раз синтез — природа оперного искусства — распался, то некому и вскрывать сущность человеческих противоречий, характеров, судеб, общественных явлений. Зрительный образ лишен привязанности к музыкальному образу, они могут существовать отдельно. При рождении произведения игнорировалась музыкальная драматургия и не находилось нужное соотношение видимого со слышимым. Действия персонажей не имеют иной цели, как только поражать неожиданностью, ловкостью и самодовлеющим мастерством техники. Музыка здесь не проявлена в соответствии с природой театра, из нее вынуто действенное начало.

А если это С. Прокофьев, Д. Шостакович, И. Стравинский или А. Берг — композиторы, которые писали музыку не для наслаждении, а навыков восприятия, понимания их музыки не накопилось? Тогда легко сказать, что музыка плохая, не задумываясь о том, что она не расположена ублажать, а создана для раскрытии определенной философской концепции. Главное в ней — драматургия — не принято во внимание.

Раз нет действия — нет актера, он превращается только в певца. Его задача в этих условиях — показать голос. Тут развиваются индивидуалистические черты в психике оперного артиста, думающего, что его голос — его успех, его одного! Если прибавить к этому, что преувеличенная оценка своих вокальных данных очень распространена среди артистов оперы, то подобное явление можно считать сильной и изнуряющей болезнью оперного театра. При таких обстоятельствах звучание голоса становится целью, а не средством выражения чувств и действий персонажа. Профессия поющего актера вытесняется профессией певца.