— Поспешай, Йозеф! Сдается, готовят для тебя что-то солидное!

Большего Патера от него не добился.

Заместитель директора, коренастый, с полнокровным лицом, подал ему широкую свою лапу и указал на стул. Порывшись в бумагах на столе, лаконично объяснил:

— Нда… ничего конкретного сказать не могу. Звонили из главного управления, вызывают тебя на завтра. Вот я записал на бумажке, к кому тебе явиться. Разберешь мой почерк?

Это было все, что Патера узнал на заводе.

Перед гранитным зданием на углу двух центральных улиц Патера отряхнул пальто и вошел. Он был здесь впервые. Огляделся. Заводской человек, он вырос среди дружной суеты гулких цехов, привык быть в гуще людей, и здесь ему не нравилось. Да он задохнулся бы в атмосфере канцелярии, факт!

Швейцар стрельнул в него подозрительным взглядом и указал на лестницу — мраморную, по которой водопадом стекал алый ковер, такой толстый, что ноги тонули в нем, как в вязком масле. Третий этаж налево, комната сто двадцать три. Можете воспользоваться лифтом.

Лифт Патера отверг и честно потопал по ступенькам, оглядывая стены, увешанные портретами рабочих. Как хорошо знал он такие лица — воплощение честности, смекалки и простоты! Здешние передовики ему незнакомы, но чувство такое, будто со многими он встречался. Ощутил легкий прилив гордости. А вот еще… Да это же Мрачек, Ферда Мрачек с их завода, удалой грибник из Чернокостелецка, славный парень! И работяга! Жаловался как-то: с дочкой у него неладно, последствия полиомиелита — никак не начнет ходить. А там — кого же это вывесили? Н'eнадал, из их котельной! Ах, чтоб тебя, Карел! Сразу стало легче на сердце. Эх, ребята, — подумал Патера, до чего ж я рад встретить вас здесь!

В коридоре его обдало приятным теплом. То и дело с Патерой сталкивались служащие с папками под мышкой, явно поспешавшие по важным делам.

А вот и сто двадцать третья комната. Обивка двери заглушила стук. Патера вошел, теребя в руках шляпу, забрызганную уличной грязью; потоки света, падавшие через широкое окно, заставили его сощуриться. Из-за письменного стола упруго поднялась русоволосая девица с невероятно тонкой талией, пошла ему навстречу, распространяя вокруг аромат сирени; на лице ее блуждала улыбка, такая же откровенно-искусственная, как и цветок за поясом.

— Товарищ Патера, не так ли?

Он молча кивнул и терпеливо стал ждать, пока она докладывала о нем за дверью. Но вот она вышла, сделала приглашающий жест. Патера отклеился от ковра и вошел в роскошный кабинет.

Из-за широкого стола поднялся низенький человек с острым носиком и живыми колючими темными глазами за стеклами в черной оправе, быстро пошел навстречу Патере.

— Привет, товарищ, я тебя ждал. Моя фамилия Полак…

Он пожал Патере руку и быстро говорил при этом, словно стрелял из пулемета, — Патера не успевал следить за смыслом, и вскоре ему стало казаться, будто он попал в какую-то западню из слов и жестов. Полак усадил его в кресло у журнального столика филигранной работы, откуда-то возникла шкатулка с сигарами, открылась словно сама собой, и в руке у Патеры очутилась сигара. Сигар он принципиально не курил, но предложение сделано было таким покоряюще-уверенным тоном, что он не успел подыскать слов для вежливого отказа. Тогда, помяв сигару в пальцах, он вытащил свой складной нож с перламутровым черенком, обрезал кончик и попытался зажечь ее. И так сосредоточился на этом занятии, что вихрь слов Полака пролетел мимо его ушей.

— Итак, в чем суть дела? — помолчав немного, снова заговорил Полак; откинувшись в кресле, он сцепил пальцы на впалом животе и, прищурясь, поднял взгляд к потолку, словно там надеялся найти нужное выражение для своих мыслей.

Патера наконец-то разглядел его как следует.

— Суть дела в Лешанском заводе, — ответил Полак на собственный вопрос.

Он встал, быстрыми шажками подошел к карте на стене и ткнул пальцем в какую-то точку неподалеку от Праги.

— Вот здесь! Может, тебе знакомы те места?

— Знакомы, — сказал Патера. — Побывал там как-то, провел денька два…

— Отлично! — обрадовался Полак.

Вернувшись в кресло, он занял прежнюю позу и продолжал беседу. Расспросил Патеру о семье, причем оказалось, что он уже многое о нем знает — и о его работе на заводе, о функции в партийной организации, о том, где Патера работал прежде, и так далее. Слушая его, Патера только диву давался.

— Быть может, говорить об этом преждевременно, но будет лучше, товарищ, чтоб ты заранее подготовился и узнал обо всем. Ситуация на заводе в Лешанах такова, что в данное время там нет директора. После Февраля вышли кое-какие неприятности, и заводом временно руководит заведующий производством. Конечно, долго так продолжаться не может. Завод очень важный… Впрочем, об этом позднее. Подбирая кадры, мы остановились на твоей кандидатуре, и, думаю, у тебя есть все предпосылки…

— Я… ты что, хочешь сказать, чтоб я… директором?! — Патера был поражен. — Да у меня ни образования нет, ни опыта… и вообще…

— Ну и что? — перебил его Полак. — Ты рабочий, умный человек, надежный, испытанный коммунист. Что касается профессиональной стороны дела — полагаю, ты не испугаешься: не умеешь — научишься! Как это делают другие. Или не веришь, что рабочий может управлять заводом? Опыт Советского Союза подтверждает — может! Не хочу сейчас говорить о политической стороне дела, о том, что возникает необходимость…

— Да верю я, — выдохнул Патера, опустив на колено тяжелую руку. — Даже убежден, что это правильно, но…

— Что — но? — приветливым, ободряющим тоном спросил Полак.

Патера смущенно улыбнулся, тряхнул головой.

— Очень уж ты как-то… сразу, — честно признался он. — Ладно, все я понимаю. Только в толк не возьму — почему именно я? Пойми, у нас на заводе есть много получше и поопытней меня, к примеру, Адамек или…

Человек, сидевший в кресле напротив, дал ему выговориться, изложить свое мнение и все время улыбался с дружеской снисходительностью. Слушал терпеливо, кивал головой, а когда Патера кончил, наклонился вперед и весело шлепнул его по колену: