Все эти мысли и чувства таились глубоко в душе Бриха, а жить он продолжал по-прежнему одиноко. По утрам делал гимнастику, раз в неделю ходил в бассейн, ужинал все в той же закусочной и все, что в нем жило, скрывал за невозмутимым выражением лица, а иной раз даже смеялся, слушая свежий анекдот общительного Главача. Надо жить, что бы ни происходило, надо дышать, разговаривать с людьми, — Брих не любил уныния, он противился ему изо всех сил, противопоставлял ему всю свою волю к жизни. Видно, таков удел моего поколения — строить воздушные замки, видеть, как они рассыпаются в прах, и снова складывать из обломков новый мир по своему образу и подобию… и так без конца. Мы живем в эпоху переоценки всех ценностей: то, что вчера казалось хорошим, будет сметено завтра. А ты, дружище, живи.

Началось это совсем невинно. Мизина вызвал племянника в «аквариум» и дал ему срочную работу.

— Ничего не поделаешь, придется тебе задержаться, — коротко объяснил он. — Ну, ничего, Франтишек, я попросил остаться и товарища Бартоша. Он охотно согласился помочь тебе. Завтра после обеда отчет должен быть у меня на столе.

Брих хотел было категорически отказаться, но, узнав в чем дело, махнул рукой и без возражений взялся за работу. Когда все ушли, он и Бартош зажгли настольные лампы и погрузились в бумаги. Счетная машина Бартоша неутомимо щелкала в тишине, длинная полоска бумаги выползала из нее, свитком ложилась на стол и опускалась на истоптанный паркет. Оба молчали, но Брих чувствовал, что разговор неизбежен. Ну, что ж! Он надолго забаррикадировался сосредоточенной работой, но когда поднял глаза, встретился с пристальным взглядом Бартоша.

— Вам нужно что-нибудь? — спросил Брих.

Бартош отрицательно качнул головой: он просто отдыхал. Закурив сигарету, он выпустил дым. Зеленоватая тень от абажура закрывала верхнюю часть его лица. С минуту он курил, поглядывая на Бриха, занятого расчетами, потом спокойно спросил:

— Так как ваши дела, а?

Брих поднял голову и сделал вид, что не понимает.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, как вам живется? Мы тут сидим рядом, а ничего не знаем друг о друге. — Он коротко усмехнулся. — Надеюсь, этот откровенный вопрос не вызовет у вас подозрения, что я что-то выведываю.

— Дело ваше. Кстати говоря, я не слишком интересная личность.

— Допустим. Но я вот гляжу на вас, и, хоть вы и неинтересная личность, у меня возникает много вопросов. Вы сами знаете, что для них немало оснований.

— Например? — Брих снова наклонился над бумагами и не глядел на Бартоша, как будто бы слова собеседника совсем не волновали его.

— Например, почему вы все еще сидите здесь? Вам давно бы уже следовало перебраться двумя этажами ниже. Надеюсь, вы остаетесь здесь не из родственных чувств. Здесь вас нетрудно заменить, а для человека с юридическим образованием эта работа попросту примитивна.

— Вы в самом деле того мнения, что я заслуживаю повышения? Теперь? Но я ведь не состою в вашей партии и даже не собираюсь вступать в нее. Нет, я не из числа призванных.

Бартош улыбнулся.

— Вздор. Нам нужны образованные и честные люди. А вы именно такой человек. Не понимаете вы, что ли, что перед вами сейчас, как никогда, открыты все пути.

— Понимаю, и все же… Разве вы считаете дурным то, что я сижу здесь?

— Я считаю это нелепым, — спокойно сказал Бартош.

— Откровенно говоря, это прежде всего мое дело. Как вы думаете?

— Прежде всего да. Но не целиком. Сейчас каждый должен делать ту работу, на какую способен. Образование — это вклад в человека, его надо возвращать с процентами. Вот как надо подходить к этому вопросу.

— Спасибо за поучение, — коротко сказал Брих. — Мне уже говорили нечто подобное. Мол, нерациональное использование кадров. Это верно, но при других обстоятельствах. Кончим, однако, этот разговор. Есть у вас еще вопросы?

Бартош выдул из мундштука окурок прямо на пол, но тотчас же нагнулся и сунул его в переполненную пепельницу. Потом он снова повернулся к Бриху.

— Помнится, в феврале у нас с вами был интересный разговор. Жаль, что мы его тогда не докончили.

— Излишне к нему возвращаться. Сейчас все переменилось.

— Вот видите. А меня как раз интересует, каковы ваши взгляды сейчас?

— Взгляды на что?

Слабая улыбка не сходила с губ Бартоша. С минуту он размышлял, глядя на стол.

— Ладно, будем вполне откровенны; вы с нами, Брих, или против нас?

Это был вопрос в упор, направленный прямо в цель, он, казалось, проник в самое сердце Бриха.

— Не уверяйте меня, что в нынешней обстановке вы часто говорите откровенно, — раздраженно сказал он. — Это было бы наивно. Вы спрашиваете всерьез?

— Вас — безусловно всерьез.

— У меня нет причин не ответить, — сказал Брих, поднимая взгляд. — Не знаю, чего вы добиваетесь, но это не важно. Я ни с кем. Ни с кем! Ни с вами, ни против вас. Я не считаю, что партийная ограниченность — это прямая дорога в рай. Не то чтобы я был во всем несогласен с вами. Но из нашего последнего разговора вам должно быть ясно, чего я не приемлю. В этом смысле мои взгляды не изменились. И оставим эти темы, пожалуйста. По принципиальным вопросам мы не договоримся. Споры о свободе и демократии кончаются обычно впустую, а нам сейчас нужно составлять отчет, а не спорить. У вас свои взгляды, и я на них не посягаю. Мы работаем дружно, а большего, может быть, и не надо.