Лишь только сын Гильперика водворился в ограде базилики св. Мартина вместе с Гаиленом, братом своим по оружию, с молодыми сообщниками и множеством служителей, турский епископ поспешил исполнить некоторые предписанные римским законом Формальности, из которых главнейшей для него было оповещение ближайшего судьи и гражданских властей о прибытии каждого нового изгнанника [175] . В настоящем случае, не было иного судьи и другой власти кроме короля Гильперика; следовательно, объявить должно было ему, стараясь притом смягчить уступчивостью горечь его негодования. Дьякон кафедральной турской церкви отправился в нейстрийский королевский город Суассон, с поручением донести в точности обо всем произошедшем. Товарищем его в этом посольстве был родственник епископа, по имени Никита, ехавший по частным своим делам ко двору Гильперика [176] .

Прибыв в суассонский дворец, они были оба допущены к королю и начали излагать причину своего путешествия, но вдруг вошла Фредегонда и сказала: «Это лазутчики; они пришли сюда разведать, что делает король и потом пересказать Меровигу». Слов этих было довольно, чтобы встревожить подозрительный дух Гильперика: немедленно дано было приказание схватить Никиту и диакона, прибывшего с известиями. У них обобрали все деньги, какие с ними были, и отвели их самих на край королевства, откуда оба они возвратились не ранее, как после семимесячной ссылки [177] . Пока с послом и родственником Григория Турского обращались так жестоко, он сам получил письмо от короля Гильперика в следующих выражениях: «Выгони отступника из своей базилики, или я всю страну предам на сожжение». Епископ ответствовал просто, что подобного дела никогда не было, даже при готских королях, которые были еретики, и что, следовательно, оно не может быть во времена истинной христианской веры. Принужденный, после такого ответа, перейти от угроз к действию, Гильперик долго медлил, и только по настояниям Фредегонды, которую не пугало никакое святотатство, было решено, что соберется войско и сам король примет над ним начальство и поведет его наказать город Тур и взять силой убежище св. Мартина [178] .

Узнав об этих приготовлениях, Меровиг был объят ужасом, в котором просвечивало религиозное чувство: «Оборони Бог, чтобы святая базилика владыки моего, Мартина, потерпела какое-нибудь насилие, или страна эта была разорена чрез меня!» Он хотел немедленно выехать с Гонтраном Бозе и отправиться в Австразию, где льстился надеждой найти убежище, спокойствие, богатство и все наслаждения власти. Но еще ничего не было готово для такого дальнего путешествия. У них не было ни довольно людей с собой, ни прочных связей в королевстве. Гонтран признавал лучшим выждать и не бросаться из огня в полымя [179] . Неспособный на что либо отважиться без содействия нового своего друга, юный принц искал врачеваний от своего беспокойства в ревностном богомолии не совсем ему свойственном. Он решился провести целую ночь за молитвой в алтаре базилики и, взяв с собой самые драгоценные свои вещи, возложил их, как приношение, на гробницу св. Мартина; потом став на колени у гроба, молил святого снизойти к нему на помощь, помиловать его и устроить так, чтобы ему как можно скорее возвращена была свобода и чтобы он сделался со временем королем [180] .

Эти два желания ничего не значили Мировигу одно без другого, а последнее, по-видимому, играло довольно значительную роль в беседах его с Гонтраном Бозе и в предположениях обоих. Гонтран, вполне полагаясь на изворотливость своего ума, редко призывал помощь святых, но в замен того прибегал к гадальщикам, желая оправдать их знаниями верность своих соображений. Оставив Меровига молиться, он послал слугу к одной женщине, по его словам весьма искусной, предсказывавшей ему, между прочим, год, день и час кончины короля Гариберта [181] . На вопрос, сделанный от имени герцога Гонтрана о том, какая судьба ожидает его и сына Гильперика, колдунья, вероятно, хорошо знавшая их обоих, дала следующий ответ, относившийся к самому Гонтрану: «Король Гильперик умрет чрез год, и Меровиг, один из всех своих братьев, сделается королем; ты, Гонтран, пять лет будешь герцогом всего королевство; на шестой, по милости народа, получишь епископское звание в городе, лежащем на левом берегу Луары, и наконец отойдешь от мира сего, престарелый и по долгих днях [182] ».

Гонтран Бозе, всю жизнь свою дурачивший других, сам был дурачен плутовством колдунов и гадальщиц. Он очень был обрадован таким предсказанием, нелепым, но без всякого сомнения согласным с его честолюбивыми мечтами и сокровенными желаниями. Полагая, что город, так неопределенно указанный, был не иной как Тур, и мысленно воображая себя уже преемником Григория на епископском престоле, он не преминул сообщить ему, с лукавым самодовольством, о своем будущем счастии, ибо титул епископа был очень лестен для вождей варваров. Григорий только что пришел в базилику св. Мартина, для служения всенощной, когда австразийский герцог поверил ему свою странную тайну, как человек, вполне убежденный в непреложных знаниях пророчицы. Епископ ему отвечал: «О подобных вещах следует вопрошать «Господа Бога», и не мог воздержаться от смеха [183] . Но такая суетность, столь же безумная, как и ненасытная, навела его на печальные мысли о людях и слабостях того времени. Грустные размышления занимали его во время пения псалмов, и когда, после всенощной, пожелав отдохнуть, он лег на кровать в особой комнате подле церкви, его как-будто преследовали до тех пор, пока он не позабылся сном, все те бедствия, которые он предвидел, но отклонить был не в силах, все преступления, которых, казалось, храм этот будет позорищем в противоестественной борьбе, возгоревшейся между отцом и сыном. Во время сна, те же мысли, облеченные в страшные образы, снова ему предстали. Он видел ангела, парящего над базиликой и взывающего унылым голосом: «Горе! Горе! Бог поразил Гильперика и всех его сыновей! Никто из них не переживет его и не наследует его царства [184] ». Сон этот показался Григорию откровением будущего, более достойным веры, нежели все чары и ответы гадателей.

Меровиг, ветреный и легкомысленный, вскоре предался развлечениям, более согласным с его буйными привычками, нежели бдение и молитвы при гробе святых. По закону, ограждавшему неприкосновенность священных убежищ, заключенным предоставлялась полная свобода доставать себе всякого рода припасы, дабы гонители не могли одолеть их голодом. Сами священнослужители базилики св. Мартина снабжали жизненными потребностями своих бедных гостей, не имевших прислуги. Богатым прислуживали то собственные их люди, пользовавшиеся правом свободного входа и выхода, то посторонние мужчины и женщины, присутствие которых часто давало повод к беспорядкам и соблазну. Двор ограды и паперть базилики были во всякий час полны занятой толпой или праздными и любопытными. В обеденный час, шум пиров, заглушавший иногда молитвенное пение, нередко смущал священников на их скамьях и иноков в тишине их келий. Иногда собеседники, отуманенные вином, доходили в ссорах до драки и тогда кровавые сцены совершались у дверей и даже внутри самого храма [185] .

Если пиры, в которых Меровиг искал развлечения с своими товарищами, и не влекли за собой подобных беспорядков, то на них не было недостатка в шумном веселии; громкий хохот и грубые шутки большей частью на счет Гильперика и Фредегонды, раздавались по зале. Меровиг не щадил ни того, ни другой, рассказывал о преступлениях своего отца и распутствах мачехи; называл Фредегонду непотребной блудницей, а Гильперика слабоумным мужем, гонителем собственных детей своих. «Хотя в этом было много правды», говорит современный историк: «однако я думаю, не было угодно Богу, чтобы сын разглашал такие вещи [186] ». Историк этот, сам Григорий Турский, приглашенный однажды к столу Меровига, собственными ушами слышал соблазнительные речи юноши. После обеда, Меровиг, оставшись с благочестивым своим гостем наедине, впал в набожное расположение духа и просил епископа прочесть ему что-нибудь для душевного назидания. Григорий взял книгу Соломона и открыв на удачу, попал на следующий стих: «Око, ругающееся отцу, да исторгнут его вранове от дебрия и да снедят его птенцы орли [187] ». Это место, встретившееся так кстати, было признано епископом за второе предзнаменование, не менее первого грозное [188] .

Между тем, Фредегонда, более ожесточенная в своей вражде и более деятельная, нежели муж ее, решилась упредить готовившийся поход и умертвить Меровига, вовлекши его в засаду. Турский граф, Левдаст, искавший королевских милостей и, кроме того, желавший отмстить за прошлогодний грабеж своего дома, охотно вызвался исполнить это убийство. Рассчитывая на оплошность Меровига, он пробовал разные хитрости, чтоб выманить его из-за пределов, куда не простирались права неприкосновенности; но не успел в том. С досады, или для раздражения юноши до такой степени, чтоб он забыл всякую осторожность, Левдаст напал с оружием в городских улицах на его служителей [189] . Они большей частью были перебиты, и Меровиг, объятый гневом при этом известии, как раз очертя голову попал бы в свет, если бы не остановил его осторожный Гонтран. Так как он горячился без меры, говоря, что не найдет покоя, пока кровавым возмездием не накажет угодника Фредегонды, то Гонтран присоветовал ему обратить мщение свое туда, где опасность была ничтожна, а выгода значительна, и отплатить обиду не Левдасту, который был осторожен, а кому-либо другому из друзей короля Гильперика, или из близких к его дому [190] .