— Ты нарочно морочишь мне голову. Ну та, на которой он женился первой.

— Но ведь она дочь брахмана! — заметила Шагор.

— Скажешь тоже, брахмана! Почему же тогда ей отказали от дома?

— А ты потеряешь касту, если тебя завтра выставят отсюда, а за домом поручат следить мне?

— Ты почему ругаешься, негодница?

— А зачем ты на других наговариваешь? Сама негодница.

— Замолчи! Я вот пойду к свекрови и пожалуюсь, что ты несешь всякие глупости. Подумаешь, дочь важного отца!

Нойантара — она же «черная уродина» — повернулась и, оскорбленная, пошла прочь. Шагор поняла, что перегнула палку, и поспешила вернуть ее.

— Не уходи, сестра! — позвала она. — Смотри, я открыла дверь.

Нойантара обиделась не на шутку и хотела выдержать характер, но любопытство пересилило. Ей мучительно хотелось узнать, сколько сандеша припрятала Шагор. Это заставило ее вернуться. Однако, войдя в комнату, она вместо сладостей увидела незнакомку.

— Кто это? — спросила она у Шагор.

— Профулла.

— Какая Профулла?

— Дочь кожевника.

— Такая красивая? — удивилась Нойан.

— Ну, куда ей до тебя! — съязвила Шагор.

— Не зли меня, — огрызнулась Нойан и добавила: — Тебе тоже не сравниться с ней.

5

Хозяин дома тем временем сел ужинать. Рядом с ним устроилась его супруга, приготовившись отгонять мух от посуды с едой. Она не собиралась пренебрегать этой священной обязанностью, несмотря на то что в доме имелось достаточно слуг, а рис никогда не был приманкой для мух. Но какой глупец решился бы упрекнуть ее за столь ревностное исполнение своего долга? Кто, как не жена, по-настоящему служит мужу и создает ему необходимые удобства? Покарай небо тех греховодников, кто ополчился на этот праведный обычай!

— Ушла от нас эта нечистая? — поинтересовался хозяин у жены.

— Куда же ей идти на ночь глядя? — ответила та, усердно размахивая хлопушкой и кокетливо теребя кольцо у себя в носу. — Ты ведь не прогонишь гостя, если тот явится затемно? Как же мне в такую пору выставить из дому невестку?

— С чего бы это я стал принимать гостей? — возразил муж. — Пусть отправляются в гостиный дом.

— Я не могу прогнать ее, — повторила жена. — Хочешь — гони сам. — И добавила: — Она такая красивая…

— Бывает, и у черни рождаются красивые дети… Но я ее все равно выгоню. Позови Броджа!

Служанка побежала за хозяйским сыном. Вскоре в комнату вошел красивый молодой человек лет двадцати — двадцати двух. Он подошел к отцу и остановился возле него, опустив голову. Юноша держался очень скромно и почтительно, не отваживаясь начать разговор.

— У тебя три семьи, сын мой, не так ли? — спросил его отец.

Броджешор промолчал.

— Помнишь свою первую свадьбу? С дочерью отступницы?

Юноша продолжал безмолвствовать. В те далекие времена сыновья знали свое место и ни при каких обстоятельствах не осмеливались вступать в разговоры с отцами, не то что теперь — чем старше дети, тем больше они дерзят.

— Эта нечистая сегодня явилась к нам. Я велел твоей родительнице выгнать ее метлой, но она отказалась. Да и что с нее взять? Разве женщина подымет руку на женщину? Ты мужчина, значит, ты и должен это сделать. Это твой долг. Сегодня же выстави ее из дому, и непременно метлой. А иначе я не засну спокойно.

— Ни в коем случае не делай этого, мой мальчик! — вмешалась мать. — Подумать только — оскорбить женщину! Слушай меня, а не его. Ее надо отправить отсюда по-хорошему.

Броджешор взглянул на отца, сказал: «Как прикажете», потом повернулся к матери, ответил: «Хорошо» — и продолжал стоять.

— Чем же ей жить, если ты ее прогонишь? — спросила жена у мужа.

— Чем угодно. Пусть хоть ворует или разбойничает, а не нравится — может просить милостыню.

— Ты ей так и передай, когда она будет уходить, — вздохнув, сказала мать сыну. — Она просила меня узнать у ее свекра, как ей быть теперь.

Простившись с отцом, Броджешор отправился к своей сводной бабушке Брахме. Он застал ее за важным занятием — она сосредоточенно бормотала молитвы, перебирая четки и отгоняя москитов.

— Бабушка! — окликнул ее Броджешор.

— Что, отец мой?

— Ты слышала новость?

— Какую? Уж не о том ли, что Шагор снова сломала веретено? Так она уже бросила прясть. Надоело ей. Ребенок ведь еще, вот и нету терпения.

— Да нет, я о другом, — с досадой проговорил Броджешор.

— Ты только смотри не пеняй ей за это. На мой век веретен хватит… Главное, чтобы у вас был мир, да сами вы были живы-здоровы…