На этот раз я втянул в себя воздух. Я поднялся.

— Я принимаю твое "по образу и подобию" как метафору, — сказал я. — И вот тебе еще одна: "В беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя". Первородный грех! Всеобъемлющая греховность! Вот во что верят доминионисты. Они верят, что бог избрал их не за их достоинства, а по своей милости. Вот во что они верят, и эта вера привела их на Марс и поддерживает их упорство. И знаешь что? Они правы. Они правда погрязли во грехе. И мы тоже. Мы тоже зачаты в беззаконии и рождены во грехе. Чьем грехе? Нашем! Каждый из нас оказался однажды настолько слабым или жадным, что послал самого себя сюда, в этот ад. Потому мы и достойны презрения, что в глубине души презираем себя сами. Мы погрязли во грехе, как и они.

— Подожди, — сказал Деклан. — Ты сказал, что мы превосходим их, что мы лучше.

— Да, — сказал я. — Лучше. Но не по собственному выбору. Мы лучше, потому что нас сделали лучше, молекула за молекулой в желобе дрекслера. Это милость, которая была нам оказана. Я предлагаю использовать ее и предать обитателей этого гроба повапленного мечу.

Я посмотрел на ряды потрясенных лиц и улыбнулся. Я потерял большую часть из них, но это было неважно. Всегда кто-то остается. И есть много других способов, помимо призывов к мечу.

— Занятие окончено, — сказал я, наблюдая, как Деклан и Агнесса первыми торопятся к выходу. — Я буду здесь опять завтра вечером.

Я сдержал обещание. Пятьдесят семь синтов пришли на эту встречу. Примерно десяток из них был здесь прошлой ночью. Не успел я начать говорить, как распахнулись двери в конце зала, и вошли десять полицейских с оружием, направленным на нас, и болтавшимися на боку шокерами.

— Смерть нам не страшна, — сказал я им и шагнул вперед.

Мы оставили восемнадцать своих и всех десятерых врагов убитыми в темном зале и забрали с собой оружие и рации. Уходя, мы подорвали гранату и направились к бронированным машинам, уже завывавшим на улице.

К утру дым поднимался из многих мест на Задворках. На каждом перекрестке от Задворок до Нового Вефиля разгорались неравные битвы. Попытка нас сломить, о которой предупреждала Агнесса-Леона, была именно тем, что нужно, чтобы качнуть весы от подчинения к бунту, разрушить дилемму заключенного и саму тюрьму. Я не знаю, предательство или слежка привели вломившихся полицейских, да это и неважно. Как только я начал говорить про бунт, карательная операция была неизбежна. Таков был наш с Джинивой план. Его успех принес горечь мне, но не ей.

Как известно теперь всем мирам, мы взяли Новый Вефиль. Вопреки моим желаниям, мой народ не поступил с побежденными согласно их собственному писанию. Мы лучше этого. Мы не настолько опустились. Я бы хотел сказать больше, но, честно, не могу. Мы немного рациональнее людей, но только немного. А я, наверное, еще меньше прочих.

Потому что, когда я нашел Джиниву мертвой на развалинах Задворок, я отбивался от друзей окровавленными кулаками, но не оставил тело.

Перевод Лета Гольдина. Оригинальная публикация: Subterranean Press Magazine: Spring 2009.

Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых. М.: Снежный Ком М, Вече, 2013 г.

Стране нужен царь.

Кризисная эпоха, когда заодно с «духовными скрепами» стремительно рвутся социально-экономические связи, промышленность находится в состоянии стагнации, а медицина и образование — в агонии, когда не знаешь, чего ожидать от общества раньше — голодного бунта или «бунта сытых», — такая эпоха располагает власть к ностальгии по славным временам России, Которую Мы Потеряли, России, в которой за дворовую девку давали полтораста рублей, а за оппозиционную пропаганду — десять лет каторги. Население тоже, впрочем, местами совсем не против — двадцать восемь процентов россиян симпатизируют идее восстановления монархии. Где-то столько же наших соотечественников уверены в том что Солнце вращается вокруг Земли. Социологи, правда, не задавались пока важным вопросом, какой процент россиян сегодня считает гром и молнию результатом деятельности гоняющего бесов Ильи-пророка (думается, что совсем не нулевой), однако социальный заказ на дореволюционные традиции, сформированный фильмами Михалкова и псевдобелогвардейскими романсами, определенно существует. А уж если этот заказ подкреплен высочайшим одобрением, да приурочен к столь знаковому юбилею, как четырехсотлетие дома Романовых, то мастера всех отраслей культуры просто обязаны отметиться на ниве прославления самодержавия. И нашу отечественную фантастику юбилейные торжества просто не могли обойти стороной.

Антология фантастики «Империум», выпущенная осенью прошлого года при поддержке Екатеринбургской епархии, составлена при участии выдающегося деятеля российского фэндома Сергея Чекмаева, идеолога таких сборников с говорящими названиями, как «Зомби в СССР», «Русские против пришельцев» и «Беспощадная толерантность» (рассмотрен нами в первом номере «ББ»). Господин Чекмаев сам по себе крайне интересный тип: в начале нулевых, когда большинство фантастов еще не почувствовали ветер перемен, продолжая выдавать непростительно бездуховные, еретические, а местами и откровенно антихристианские произведения, он ворвался в русскую литературу с романом в жанре православного фэнтези «Анафема» — безвкусным и унылым переложение ментовского боевика эпохи лихих девяностых в мистическом антураже. И пусть критики не оценили, но автор получил премию от Союза Православных Граждан, а также начал зарабатывать репутацию и связи в среде патриотически-православной публики, озабоченной засильем в русской фантастике нечистой силы и богоборческих идей. Шло время, и проявились в полную силу два фактора, сделавших массу аполитичных либо пролиберальных фантастов любителями бога, родины и прочих традиционных ценностей: падение тиражей и подъем патриотизма. Эти два обстоятельства сделали возможным издание с шумной рекламой и даже с небольшими скандальчиками целой обоймы сборников о борьбе православных русичей против зомби, инопланетян и геев с лесбиянками — все это, как правило, под покровительством епархий либо «некоммерческих фондов», прозревших, наконец, в отношении фантастики и увидевших в ней важный инструмент воспитания масс.

И сборник рассказов в жанре крипто- и альтернативной истории о торжестве монархии в России должен был бы стать, по идее, неким промежуточным итогом развития патриотической фантастики, явлением, интересным пусть не с литературной точки зрения, но хотя бы с социологической — вещью, пригодной для разбора социальных идеалов современных монархистов (в условиях, когда все громче раздаются голоса о необходимости внесения изменений в конституцию страны — вопрос отнюдь не праздный). Увы, как это часто случается, в результате получилось достаточно скучное собрание ученических сочинений на заданную тему. Дело даже не в том, что за гонорар искренне писать не будешь, — история знает массу великолепных произведений литературы, являющихся откровенно заказными. Но если подходить к составлению антологии спустя рукава, а авторов отбирать по принципу общих воспоминаний о совместных попойках на конвентах — результат окажется предсказуемым.