Странно, думала Ая. Последнее лето, которое она помнила, было пыльным и многоэтажным. Ни травы, ни цветов, ни пения птиц по утрам. Только город: серая сухая пыль, лес портальных кранов, горячий асфальт, душные стеклянные колбы небоскрёбов и машины, - бесконечные, бесконечные машины...

Однако по большому счёту в памяти, так услужливо подсказывающей то, чего не было, и ткущей подобные волшебные сны, вовсе не было ничего странного: Ая просто напросто была реализатом.

У всех у них, живущих на Альфе, внутреннее плавно перетекало во внешнее, - и память в том числе: голубое летнее небо вполне могло оказаться небом юного Лукаша, Роберта или Джоша. А приходящий к ней мальчик...

А мальчик был настолько реален и самостоятелен, что ей не хотелось считать его ни собственным сном, ни, тем более, принадлежащими другому воспоминаниями.

– Эй, - потрогал он её за плечо.
– Ну, хватит уже... Я ужасно не люблю, когда ты плачешь. Мне сразу хочется что-нибудь делать, а я совсем не знаю, что.

– Я знаю, что.
– Ая поднялась, отряхивая лёгкое лимонное платье, и протянула ему руку.
– Пойдем куда-нибудь.

Они шли по накатанной посреди светлой берёзовой рощи просёлочной дороге. По обеим её сторонам густо и остро зеленели заросли чертополоха, в розовых кучерявых кистях валерианы среди сверкающей паутины деловито копошились терпеливые паучки.

– Ты знаешь, - говорил Данек, - иногда я прихожу сюда сам. Здесь есть большой черешневый сад. Ты любишь черешню?

– Не знаю, - улыбалась Ая.

– А я люблю.

Его черешневый сад аккуратными ровными рядами спускался с холма к тихой мелкой речушке, почти ручейку. Между деревьями летало, ползало и гудело что-то почти неразличимое, колосился мятлик, а сама черешня была заботливо и аккуратно подстрижена почти в человеческий рост, - так, чтобы руками можно было достать до самой верхушки.

– Я сейчас, - крикнул Данек и побежал между деревьями вниз, туда, где у самой речки росли пузатые камыши.

Он был уже далеко внизу, когда до неё долетело его отчаянное 'ай!', но она вдруг увидела всё так отчётливо, словно была там, рядом с ним: и то, как нелепо он взмахнул непослушными руками, и то, как медленно осел в густую траву, и то, как скользнула прочь ужалившая его длинная скользкая гадость.

Мирное синее небо внезапно рухнуло на мирный черешневый сад, и Ая вдруг растерялась, - совсем как в детстве, когда реальность ещё жила отдельной непонятной жизнью. Здесь, сейчас, во сне, она снова стала маленькой девочкой, потерявшей и потерявшейся.

– Данек, Данек, - шептала она, спускаясь на ватных ногах с холма.

А он лежал в траве, широко раскинув руки и улыбаясь, - маленький мальчик в белоснежной рубашке, - и в его синих глазах отражалась висящая над ним синяя бездна.

– Скажи, ты боялась меня потерять?

Да, кивнула она, глядя на него испуганно и беспомощно, очень, я вообще очень боюсь терять.

– Никогда. Слышишь? Никогда. Не. Бойся.

Хорошо, кивнула она, бессильно опускаясь рядом, не буду.

– В этом мире ничего никуда никогда не девается, ты же знаешь.

Да, кивнула она, с трудом переводя сбитое ужасом дыхание, я всё знаю.

Он перевернулся в траве и опёрся о локти, разглядывая на просвет тонкие зелёные травяные жилки:

– Извини, что напугал тебя: ты так и не попробовала черешню. В следующий раз я обязательно тебя угощу. Почему-то я так и думал, что ты забудешь, что ты - реализат. Это всё потому, что ты спишь.

– Это всё потому, что я сплю, - согласилась Ая.
– Иногда, когда я сплю, я делаю ужасно дурацкие вещи.

– Например?

– Например, боюсь.

– Страх - вовсе не дурацкая вещь, - возразил мальчик.
– Он учит нас любить. Когда ты за меня боялась, я знал, что ты меня любишь.

Ая смотрела на него и молчала, и молчание её выходило таким красноречивым, что он уронил голову в свои маленькие ладошки и огорчённо вздохнул:

– Тебе не нравится, что я прихожу.

– Нет-нет, что ты! Мне очень нравится, что ты приходишь, - встрепенулась она.
– Приходи ещё, пожалуйста.

– Сниться - это так трудно, - грустно сказал мальчик.
– Ты попробуй как-нибудь сама. А я лучше потом так приду, насовсем.

Первое, что она увидела по пробуждении, - это стоящего у постели Мэтта.

– Ты плакала во сне, - сказал Мэтт.
– Горько-горько. Что тебе снилось?

– Будущее.

18. 2330 год. Бенжи.

Будущее накрыло Бенжи в июле две тысячи триста тридцатого по дороге из швейцарского UBS AG домой, в Орли, куда андроид возвращался после процедуры очной идентификации, на которой после долгих переговоров всё-таки настоял банк. Обратно он вёз коды к сейфу и выданный банком ввиду отсутствия настоящего капропластовый суррогат отпечатка большого пальца.