Действительно, 3-5 июля настроенная антиправительственно толпа агрессивно набросилась на вышедшего к ним министра земледелия эсера Виктора Чернова и в порыве манифестации порвала ему костюм. Это, пожалуй, был наибольший ущерб, который понесло Временное правительство во время этих событий.

— И за что же вы порвали на Чернове костюм? — поинтересовался Куксов.

— За то, что Чернов присоединяется к буржуазии. Большевики говорят, что крестьянам нужна земля, и эту землю нужно отобрать у буржуазии, а Чернов с этим не соглашается.

Такие слова мужикам не понравились. Расстались они, не попрощавшись. К тому же, братья Мамонтовы заглянули к своему старшему брату, Павлу, служившему в милиции и пожаловались на Конькова. Тот же взял с них письменные показания и доложил обо всём уездному комиссару Одинцову. Тот пустил дело по инстанции. Конькова арестовали. Судебный исполнитель открыл 25 августа дело по статье 403 Устава Уголовного судопроизводства. Конькова допрашивал судебный следователь 4-го участка Тамбовского уезда. Естественно, Коньков себя виновным не признал.

— Я не призывал к неповиновению Временному правительству, — доказывал следователю Коньков. — Я не говорил, что не следует идти в солдаты и что сам я не пойду на военную службу. Я не говорил о смене настоящего правительства, как состоящего из буржуев, я не говорил, что следует следовать призыву Ленина, а также я ничего не говорил об убийстве Керенского и Чернова. Разговаривая со своим односельчанами, я только высказывал свой взгляд на настоящее положение. Не принадлежа ни к какой партии, я только говорил, что самая справедливая и самая лучшая партия — большевиков, за которой идёт весь Петроград. Я им рассказывал про революцию 3 июля, в которой я сам участвовал против Временного правительства. Я говорил действительно, что господство Вильгельма лучше, но это я делал сравнение с бывшим царём Николаем.

Следователя не удовлетворили ответы Конькова и он выписал постановление, согласно которому мерой пресечения Конькову избрал залог в сумме 300 рублей, до предоставления которого Конькова заключить под стражу в Тамбовскую тюрьму.

Однако откуда у простого рабочего такая сумма. Ведь в то время за 300 рублей можно было купить неплохой дом, крытый железом. Но история сыграла за Конькова: 31 декабря 1917 года товарищ прокурора, большевик Лебедев пересмотрел это дело и решил прекратить его производство за отсутствием состава преступления, с отменой принятой против него меры пресечения — залога в сумму 300 рублей. Михаил Коньков вышел на свободу и тут же предложил свои услуги уездным властям.

Владимир Ленин выступил в качестве пророка в своём Отечестве ещё в июле, когда говорил о полной победе контрреволюции, либо новой революции. Естественно, многие столетия существования монархии в России не прошли бесследно. Республиканские идеи бродили в умах российских государственных деятелей всего век, монархия свергнута была всего полгода назад, и это не могло ещё пока стать государственной идеологией. К тому же, понятия чести и верности присяге были сильны в особенности в среде офицеров российской армии и большой части государственных и общественных деятелей. Необходимы были только лидеры, способные возглавить усилия монархистов. Такие лидеры нашлись — князь Владимир Львов и генерал Лавр Корнилов. В конце августа они и возглавили контрреволюционный переворот. Но прежде пытались привлечь на свою сторону министра-председателя Временного правительства Александра Керенского. Тот, однако, отказался. Более того, даже возглавил борьбу с корниловщиной.

Ленин понял, что у него вновь появляется реальный шанс прийти к власти относительно мирным путём. Всё ещё сидя в Разливе 30 августа он направил в Петроград письмо Центральному комитету РСДРП(б):

"Возможно, что эти строки опоздают, ибо события развиваются с быстротой иногда прямо головокружительной. Я пишу это в среду, 30 августа, читать это будут адресаты не раньше пятницы, 2 сентября. Но всё же, на риск, считаю долгом написать следующее.

Восстание Корнилова есть крайне неожиданный (в такой момент и в такой форме неожиданный) и прямо-таки невероятно крутой поворот событий.

Как всякий крутой поворот, он требует пересмотра и изменения тактики. И, как со всяким пересмотром, надо быть архиосторожным, чтобы не впасть в беспринципность...

Мы будем воевать, мы воюем с Корниловым, как и войска Керенского, но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость. Это разница. Это разница довольно тонкая, но архисущественная и забывать её нельзя.

В чём же изменение нашей тактики после восстания Корнилова?

В том, что мы видоизменяем форму нашей борьбы с Керенским. Ни на йоту не ослабляя вражды к нему, не беря назад ни слова, сказанного против него, не отказываясь от задачи свержения Керенского, мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского мы не станем, мы иначе теперь подойдём к задаче борьбы с ним, именно: разъяснять народу (борющемуся против Корнилова) слабость и шатания Керенского. Это делалось и раньше. Но теперь это стало главным: в этом видоизменение".