Уайетту дали последнее слово. Мария напряглась. Она толком не понимала, хочет ли услышать то, что сейчас должен произнести этот человек. Королева видела свою сестру, стоявшую с гордо поднятой головой, и боялась встретиться с ней взглядом. Марию заверили, что Уайетт прилюдно подтвердит причастность Елизаветы к заговору. Дело будет сделано. Её признают виновной и казнят. Единственная реальная угроза трону будет устранена...

— Я признаю свою вину, — с трудом начал говорить едва стоящий на ногах Томас Уайетт, — в попытке свергнуть с престола законную королеву Англии и в организации мятежа, направленного против неё. Я раскаиваюсь и прошу её величество простить меня в совершенном злодеянии, — вокруг стояла тишина. От него ждали продолжения, — я клянусь, что её высочество принцесса Елизавета не причастна к заговору, никогда его не поддерживала и не принимала в нём никакого участия, — толпа выдохнула, а страже дали еле заметный сигнал. Осуждённого толкнули к помосту.

Мария не стала ждать окончания казни. Она встала и направилась к выходу. Возвратившись во дворец, королева объявила:

— Елизавета остаётся в Тауэре. Пока её имя используется моими врагами, пребывание принцессы на свободе представляет угрозу для престола. Мы не имеем права так рисковать. Казнить её не за что, но и освобождать рано.

Тем не менее условия содержания в Тауэре Елизавете улучшили. Теперь она могла общаться со своими приближёнными, читать и чаще выходить на прогулки. Они с Робертом иногда умудрялись незаметно улыбаться друг другу при встречах во дворе, которые, впрочем, происходили не так часто, как им хотелось бы...

Пребывание в Тауэре, как и в любой другой тюрьме, предоставляет массу возможностей для размышлений. Фредерико рад был бы думать меньше, но по большому счёту заняться было ему, кроме этого, нечем. Вначале, Елизавете не разрешали ни с кем общаться. Фредерико почти всё время сидел в своей комнате. Его персона особенно никого не интересовала. На тех допросах, которые с ним провели, он настойчиво повторял, что писем от принцессы участникам мятежа не отвозил, как и вообще никаких других писем. Но, по правде говоря, Фредерико даже предположить не мог, как поведёт себя, если его начнут пытать. Выдержит ли? Или, как большинство, скажет всё, что от него ни потребуют?

В подобных размышлениях Фредерико и проводил время. Когда Уайетт перед смертью защитил принцессу и не стал давать против неё ложные показания, напряжение спало. Елизавета и её небольшой двор остались в Тауэре, но им позволили общаться, переселив в другие, более удобные помещения.

— Хорошо устроена эта темница, — рассуждал Фредерико, расхаживая по маленькой комнатушке, которую ему выделили. — Тут тебе и ужасные каморки с низким потолком, сырым полом и крысами. Комнаты чуть побольше, такие же мрачные и холодные, но зато с окошком и прекрасным видом на Темзу, — он хмыкнул и продолжил говорить вслух, — есть и обустроенные для принцесс прекрасные залы с большими окнами. Там тоже холодно. Вот это хуже всего. Холод. На улице весна, а здесь всегда вечная зима.

Но размышления Фредерико касались, конечно же, не только условий его проживания в Тауэре. Он в основном думал о сыне. Неожиданно он понял, что жизнь его зависит от многих обстоятельств. И не один граф может повлиять на её исход. Будучи приближённым её высочества, он подвергался той же опасности, что и она.

— Это честь для меня — делить судьбу английской принцессы, но стоит подумать о своём будущем. Когда мы окажемся на свободе? Неизвестно. Отсюда посылать письма бесполезно. Их вскроют, прочтут и выкинут. А то и вовсе подумают, что это зашифрованный призыв к мятежу, — Фредерико хмыкнул. — Пока я могу написать письмо. Перо и бумагу нам дают. Я чаще письма перевозил, а не писал. Получится не сразу. Напишу сыну, кто его отец. Те, кто взял мальчика на воспитание, надеюсь, когда-нибудь скажут ему правду и покажут письмо. В нём я расскажу о себе, о Матильде, о нашей любви друг к другу, о графе... В общем расскажу всё, что случилось за эти годы. Надеюсь, мы всё-таки выйдем из Тауэра. Тогда я отправлю письмо в Испанию, — Фредерико задумался. — Нет, отправлять не буду. Я отвезу его сам. Уж собственное-то письмо не годится отправлять с чужим человеком. Заодно посмотрю на сына. Хотя бы издалека.

Приближалось лето, а с ним в Англию ждали жениха королевы. Вот уж про кого Елизавета и Фредерико думали в последнюю очередь. А зря...

Испанский принц прибыл в Англию со всей помпой, на которую был способен. А способен он был на многое. Не без помощи любимого и уважаемого отца, настоявшего на браке с англичанкой, даже на портрете не внушавшей к себе сильных чувств. Мария была стара и некрасива, приходилась ему тётушкой, но что ни сделаешь ради усиления испанского престола. Филипп видел портрет младшей сестры своей невесты, проникся к девушке безусловной симпатией, но жениться на ней, к сожалению, никто не просил...

Корабли причалили к берегу в июле. Они были нагружены щедрым приданым принца, всячески демонстрировавшего богатства испанской короны. Англия, чья казна давно уж была пуста и никак не пополнялась, казни народ не казни, с уважением отнеслась к сундукам, которые складывали один за другим на песок. Побережье кишело любопытствующими: поглазеть на жениха королевы сбежались все, кто мог.

Мария ждала принца в Лондоне. Она волновалась, не желая разочаровать молодого жениха, в которого влюбилась с первого взгляда на портрет. Ей предстояло вызвать в нём ответные чувства, достаточные хотя бы для появления на свет наследника. Тайный совет, слава богу, как-то смирился с испанским браком королевы, заставив принца подписать такой брачный договор, по которому он фактически не имел никаких прав, кроме права «сопровождать королеву». Ну и тратить собственные деньги на собственные прихоти...

Принца эти тонкости не волновали — он и так был королём части огромных испанских территорий. Какая-то там далёкая и холодная Англия вполне могла довольствоваться тем, что он снизошёл до женитьбы на их королеве.

Свадьба готовилась пышная. Тем более что деньги на неё выделяла всё та же испанская корона. Вместе с принцем прибыл огромный двор, который, раз уж деньги выделены, собирался погулять в Лондоне на славу.

Несколько дней принц добирался с побережья в столицу. На всём пути следования его приветствовали, как могли. Сундуки с богатствами и щедрость жениха сделали своё дело: англичане потихоньку начинали его любить, как родного. А уж Лондон к приезду Филиппа украсили так, будто никогда и не было против него никаких разговоров, а уж заговоров и подавно. Память горожан оказалась коротка. Они позабыли про казни, пытки и томящихся по-прежнему в Тауэре узников. Но о последних не забыл прибывший жених. Первая просьба, которую он высказал королеве, касалась сидевшей в темнице принцессы.