— Возможно.

— Почему ты не говоришь? Если ты меня ненавидишь, дай волю своему чувству, брось мне его в лицо. Клянусь, что ты останешься безнаказанным. «Сатурналии, сатурналия!»-воскликнул Нерон, как жрец, объявляющий наступление праздника, в который рабам разрешено облачаться в одежду хозяев и свободно высказывать им правду. «Смелей, давай играть в сатурналии!», и император начал шутливо напевать торжественную песню.

Британник недоумевал.

— Называй меня как когда-то «краснобородым» или «огненной головой», дергай меня за ухо, высовывай мне язык! Я сегодня в благодушном настроении! Но только не скрытничай! Я не вынесу больше этого молчания! — и Нерон заткнул себе уши в ужасе от встречаемого безмолвия.

Словно погоняемый беспокойством, он заметался по залу. Со лба у него катился холодный пот. Внезапно он остановился.

Последовала тишина.

В приступе ярости он обрушился на брата.

— Ты — низкий человек, обманщик, вымогатель! Ты стремишься к престолу! Возьми его — он мне не нужен! Дай мне только то, чего я прошу! Ты у меня в руках, несчастный. Я знаю, что ты обо мне говорил. Мне все известно. Ты сказал… — и император что-то невнятно пролепетал.

Он и теперь не мог выговорить тех слов: «слабый поэт».

— Я тебе все прощаю! — продолжал он, внезапно опомнившись и смягчившись, — даже твое унижающее замечание! Ты просто не обдумал, сказал глупость… Не правда ли? Отчего ты не отвечаешь?

Британник испугался его. Он почувствовал тупую головную боль, как перед припадками, когда сердце начинало буйно биться, и сознание меркло. Он взглянул на Нерона затуманившимся взором, ошеломляя его своим безмолвием, смиряя его своими зачаровывающими глазами. Он все еще не отвечал. Магическое молчание словно загипнотизировало императора; его яростный гнев затих.

Еще долго стояли они лицом к лицу.

Нерон с изумлением взирал на сверженного престолонаследника, у которого он отнял все: и венец, и счастье. Он, император, стремящийся обладать всем — обращается к этому юноше, не желающему ничего, познавшему более горькие муки, чем потерю трона, обращается к божественно-безмолвствующему поэту, к красноречивому немому… Британник с каждым мгновеньем казался величественнее, непостижимее и таинственнее; его ограбили, а он стал еще богаче. Если бы он чего-нибудь хотел — можно было бы подступиться к нему. Но он ничего не желал и был, как ветер, неуловим.

Солнце заходило. Последние его лучи, пробиваясь сквозь листву деревьев, увенчали голову Британника волшебным сиянием, и она с выражением неземного величия вырисовывалась на фоне темного зала. Вокруг его лица лег венец из нетленного золота. Нерон выдержал в течение нескольких мгновений это зрелище. Потом он стал между братом и струившимися на него лучами. Британник как будто вмиг увял. Лицо его сделалось черным. Он был словно уничтожен тенью императора.

Нерон спустился в сад. Он обычно проводил там сумерки близ фонтана, распылявшего в воздухе прохладные брызги; журчание струй вызывало в впечатлительной душе Нерона грезы.

Он смотрел на Эсквилинский холм, где еще недавно простиралось кладбище бедняков и рабов, с зиявшими общими могилами, зачумлявшими в жаркие дни весь Рим. Ввиду вспыхнувшей лихорадки, поглотившей неимоверное количество жертв, Меценат, покровитель наук и искусств и общественный деятель, решил превратить кладбище в городской сад. Теперь там резвились дети: мальчики подбрасывали треугольные мячи или катали железные обручи; девочки играли в кустах в прятки.

Многовековой отдых плодотворно повлиял на землю могильных насыпей. Ряд поколений удобрял почву своими телами, и каждый куст и цветок вырастал здесь особенно пышно.

Садовники едва поспевали полоть сорные травы. Из-под земли упорно пробивались ростки; вокруг колонн обвивалась зелень; ползучие растения дерзко обнимали мраморные тела богов, прильнув к ним чашами и колокольчиками своих цветов.

Сила бывших жизней, казалось, трепетала в листве и горела в траве рубиновыми, аметистовыми и топазовыми цветами.

К вечеру поднимался такой дурманящий аромат, что у посетителей начинала кружиться голова.

Лилии отравляли сад тяжелым благовонием, напоминавшим запах человеческого тела. В эти часы на заколдованной горе показывались ведьмы, стекались колдуньи… Босоногие, подобрав подолы, они искали безвестных могил, приносили в жертву богам козлиную кровь, взрывали землю длинными ногтями и искали той редкой травы, из которой некогда настояли для Калигулы волшебное питье, отнявшее у него разум.

Император опустился на скамью. Он созерцал великолепие природы и вслушивался в плеск фонтана, как всегда ища вдохновения в его ритмичной звонкости. Он обдумывал новые сцены своей драмы, которые намеревался вечером написать. Но в этот день работа не подвигалась. Он был в лихорадочном состоянии. Мысль его притупилась; ничто не приходило на ум. Он видел лишь Британника, слышал лишь его голос. Нерон сознавал, что до сих пор еще никогда ни с кем не вступал в такую борьбу. Он втихомолку продолжал спорить, давал отповедь невидимому противнику и временами как бы порывался обезоружить его… Он уже не помнил, что говорил брат, однако каждый фибр его тела трепетал при мысли о нем.