Люлька протянул Рэме аккордеон. Его стеклянный глаз не мерцал больше в луче фонарика.

— А где «извиняюсь»?

— Извиняюсь, — пробормотал Люлька.

— Громче!

— Извиняюсь, да!

— И запомни: эти пацаны — мои кореши. Тронешь их — найду и прикончу. Меня дальше фронта все равно не ушлют, сам понимаешь. А тебе червей до времени кормить придется. Уразумел?

— Угу…

— Ну и порядок. — Каноныкин спрятал пистолет в карман халата. — Я с тобой еще побеседую по душам, салага. Рули отсюдова, пока я добрый!

Люлька, отпихнув Ивину винтовку, пошел вниз по Подгорной. Уже издалека, откуда-то от угла Арочной, донеслись приглушенные торопливые фразы:

— Что я мог сделать, Люлик, у него же машинка была… Он как дал мне по башке…

— Я тоже ни при чем, Люлик, пацан тот, толстый, штыком кололся, как психованный…

Видно, провинившиеся адъютанты пытались оправдаться перед своим грозным начальством…

— От лица службы объявляю вам благодарность, — сказал Каноныкин. Это относилось, конечно, только к Иве и к Минасику; Ромка опять был не в счет. — Я все видел, здорово действовали, по-нашему, по-черноморски, до последнего. Но об этом — ша! Лялякать не надо, зачем лишние разговоры, лишняя паника среди мирного населения? Наперед же вечерами ходите скопом и по возможности без ценных предметов. Не всегда я вам вовремя подвернусь, точно?

— Точно!..

— А пистолет можно посмотреть? — спросил Минасик.

Каноныкин усмехнулся, вынул из кармана пистолет, подбросил его на ладони.

— «Вальтер», — сказал он. — Офицерский. Калибр девять миллиметров. Трофейная штучка, на память о жестоком бое.

Все по очереди подержали в руках тяжелый скользкий «вальтер».

— Иф! — Ромка шмыгнул носом. — Был бы у меня такой, я б Люлика заставил стеклянный глаз скушать…

— Ладно, — сказал Каноныкин, пряча пистолет, — валите домой.

Вынырнув из-за угла, мимо прошла странная машина с закрытым кузовом. Ива никогда не видел такую. Синие щелки фар близоруко всматривались в неровности мостовой. Машина шла медленно, словно боялась споткнуться.

— Забавная какая, правда? — сказал Ива.

— Точно, — согласился Каноныкин, провожая машину тревожным взглядом. — Для кого забавная, а для кого вредная. Пеленгатор это, эфир щупает…

Изредка, возвращаясь с вечернего обхода, Ордынский кивал Иве:

— Пойдем, телефонный мальчик, поговорим о жизни быстротекущей.

Он никогда не предлагал это ни Минасику, ни другим юнармейцам, только Иве.

— Э! Потому что Ивка подлизываться умеет.

Минасик тут же возражал Ромке:

— Не, он не подлизывается, что ты!

— Ты сам подлизываешься!

— К кому я подлизываюсь?! — вскипал Минасик.

— К папе-маме своему! Хо-хо-хо! К Ивке тоже, и учителям тоже. К Рэме, что, скажешь, не подлизываешься? Когда на нее смотришь, у тебя глаза как у барашка становятся, мэ-э-э! Чихать она на твои глаза хотела.

— Ты!.. Ты!..

— Шарты-барты! Не лопни, пожалуйста, а то мадам Флигель подумает: немцы бомбу бросили. И умрет со страху, а ты отвечать будешь…

Но сколько ни доказывал Ромка, что Ива обыкновенный подлиза, дело, конечно, обстояло иначе. Просто нравился он Ордынскому, и все. А вот почему нравился, об этом никто не знал — главврач не любил объяснять свои поступки.

— Ты умеешь играть в шахматы, Ива — телефонный мальчик?

— Да. Меня папа научил.

— Ясно, ясно… Ну садись, посмотрим, как освоил ты шахматную премудрость. — Ордынский расставил на доске фигуры, потом вынул из шкафа медную мельницу, насыпал в нее горсть кофе.

Играл Ордынский хорошо, и Иве никогда не удавалось выиграть партию. Но это его не огорчало. Что шахматы, дело не в них. Куда интереснее было то, о чем рассказывал этот необычный человек.

Он сидел в кресле, чуть ссутулясь, и, зажав мельницу коленями, медленно вращал прихотливо изогнутую ручку. Кофейные зерна сухо похрустывали.

— Опять вам мат, телефонный мальчик, — Ордынский усмехнулся. — А в шахматах главное знаешь что? Уметь предугадать все возможные ходы противника. Король, его свита и восемь пешек не так уж и много, а поэтому в общем-то несложно — все они на виду, и каждый двигается по строго определенным правилам. А вот в жизни противника не сразу разглядеть удается. Порой вроде разгадал его, а на поверку выходит, что пешку за короля принял. Вот так-то, дорогой мой юнармеец.

Ордынский часто говорил какими-то загадками, словно не для Ивы предназначались эти странные слова. Но все равно слушать было очень интересно.

— Расставляй заново. — Ордынский снял с плитки старинный медный кофейник с такой же ручкой, как и у мельницы, высыпал в него смолотый кофе, достал из шкафа чашки и твердые английские галеты.

— Британские дары. — Он насмешливо поморщился. — Терпеть не могу англичан. По мне, так лучше с ними воевать, чем с немцами.

— Как? Они же наши союзники!