— Меня считают вашей любовницей, — пояснила я. — Говорят, что я ваша содержанка и что я интересуюсь исключительно вашими деньгами.

— А у меня, конечно, ничего, кроме денег, нет, — обиженно бросил Юлиус.

Вот те раз, теперь я, очевидно, должна была уверить его, что он невероятно обаятелен и мил.

— Не в этом дело. Люди действительно верят в то, что говорят.

— Что вам за дело до того, что говорят и думают другие.

Как все в этом кружке, говорившие об остальных «другие», Юлиус как бы отделял себя от них. Он ведь совсем другой — чистое сердце, высокий интеллектуальный уровень, — не имеет ничего общего с этими великосветскими клоунами.

— Лично меня это не беспокоит, — сказала я неуверенно. — Но мне не хотелось бы, чтобы наши отношения каким-либо образом повлияли на вашу личную жизнь.

Юлиус издал горделивый смешок, который, по всей видимости, должен был означать: спасибо, моя личная жизнь в полном порядке, или же, что это вообще никого не касается. Я все больше и больше чувствовала себя не в своей тарелке.

— Но ведь правда, Юлиус, вы всегда были для меня прекрасным другом. Но я понимаю, что до встречи со мной вы жили не один… Мне бы очень не хотелось, чтобы другая женщина подумала… будто бы… Страдала из-за….

И на этот раз мой непробиваемый делец издал смешок, прозвучавший совершенно по-фанфаронски и так же недвусмысленно, как и первый.

— Юлиус, — твердо спросила я, — вы ответите мне или нет?

Он поднял голову, посмотрел на меня голубыми глазами и покровительственно похлопал меня по ладони.

— Успокойтесь, моя дорогая Жозе, когда мы встретились с вами, я был свободен.

Прекрасно! Еще немного, и он превратится в пресыщенного донжуана. А мне, очевидно, останется только радоваться своей удаче, что так ловко попала на период штиля в его жизни. Нет, дело принимало совершенно не тот оборот, на который я рассчитывала. То ли все упиралось в декорации Салины, то ли я сама себя загнала в ловушку. Сидя в этой проклятой чайной, я чувствовала ту же безысходность и отчаяние, как и во время первого посещения, нашего первого свидания с Юлиусом.

— Юлиус, — сказала я, слыша, как пронзительно звенит мой голос, готовый, казалось, вот-вот сорваться. — Юлиус, говорят, что вы никогда ничего просто так не делаете. Это-то, по крайней мере, вам известно?

— Но также говорят, что ради денег и вы готовы поступиться кое-чем. Ну и что теперь?

В довершение всего он был еще и логичен. Но не могла же я в самом деле спросить его вот так, без обиняков, строит ли он какие-либо далеко идущие планы насчет меня. Я тяжело вздохнула, откусила от ромовой бабы и вытащила из сумки пачку сигарет.

— Ладно, — сказал Юлиус. — Но какое это все может иметь значение? Вы прекрасно знаете, что я ваш друг. Я испытываю к вам привязанность… и даже больше чем привязанность… — добавил он задумчиво.

Я насторожилась.

— Я уважаю вас, — продолжил он. — И поверьте, мне не так легко внушить это чувство. Мне очень неприятно, что люди сплетничают на наш счет. Но что делать, мы живем в Париже. Я мужчина, вы женщина, этого следовало ожидать.

Я начинала приходить в отчаяние. Еще одно-два заезженных выражения, и меня можно будет выносить из кафе.

— Я очень рада, что вы испытываете ко мне уважение и привязанность, — сказала я. — И я испытываю к вам те же чувства. Но, Юлиус, не вообразили ли вы чего-нибудь еще?

— Чего-нибудь еще?

Он уставился на меня. Глаза его округлились. Я почувствовала, что краснею. Так, мы дошли до точки.

— Да, чего-нибудь еще.

— Ха-ха! — весело рассмеялся он. — Моя дорогая Жозе, я никогда ничего не воображаю. Я человек без воображения. Я позволяю времени самому вести ход событий.

— И куда же, по-вашему, может завести нас время?

— Дорогая Жозе, — сказал он улыбаясь — на мой взгляд, очень глупо. — Очарование времени состоит в том, что никогда не знаешь, куда оно тебя приведет. Никогда.

Это последнее философское откровение доконало меня окончательно. Дидье был прав, когда предупреждал меня, что из Юлиуса никогда ничего не вытянешь. Не в силах успокоиться, я сунула в рот сигарету не тем концом, а предупредительный Юлиус поджег фильтр. Это вызвало у него бурную радость, и я еще раз услышала его знаменитый смех-лай. И как ему это удается?! Еще одна его тайна. Он тут же поспешил вытащить из пачки другую сигарету.

— Ну, вот видите, — сказал он. — Вы говорите и делаете одни только глупости. Как подумаю, что только что страшно разволновался из-за вашего звонка. Нет, нет, Жозе, доверьтесь своему другу Юлиусу. Живите, как живется, и не забивайте себе голову ерундой.

Ну, а теперь он говорил совершенно как Злой Серый Волк, и мне все меньше и меньше хотелось становиться Красной Шапочкой. Хотя, с другой стороны, я вынуждена была признать, что если мои опасения ложны, то всем этим разговором я поставила Юлиуса в очень деликатное положение. Он также не мог сказать мне без обиняков, что вовсе не желает делить со мной постель, а все эти уловки были для него спасительным убежищем. Не успела эта мысль возникнуть у меня в голове, а я уже обеими руками вцепилась в нее. Она устраивала меня во всех отношениях. Во-первых, это было просто и ясно. А потом, вспоминая некоторые фразы нашего разговора, я сделала вывод, что Юлиус, скорее, тот мужчина, который устал от женщин, и испытывает больше раздражения от общения с ними. Юлиус интересовался лишь своими делами и властью, ну и может быть, еще одной симпатичной женщиной, которой хотел помочь. А все остальное было лишь плодом моего воображения, моего и Дидье, чья обостренная чувствительность заставляла во всем видеть страсть. Я вздохнула с облегчением. Не с полным, конечно. Что-то, словно заноза, мешало мне считать этот вопрос полностью разрешенным. Однако, я сделала все возможное, стараясь не выглядеть смешной. И если у Юлиуса и были какие-то темные замыслы, то мое беспокойство и резкое противодействие должны были открыть ему глаза. Я даже немного оживилась. Мы вспомнили вчерашний вечер в Опере, и я похвалила Юлиуса за быструю реакцию, а он меня за находчивость. Мы обменялись теплыми словами по поводу Дидье, несколькими остротами в адрес мадам Дебу, и Юлиус проводил меня домой. В машине он просунул мою руку под свой локоть и, похлопывая по ладони, весело, словно школьник, всю дорогу болтал. Поразмыслив, мне стало немного стыдно за то, что я приписала этому неуклюжему, но порядочному человеку маккиавеллевское коварство. Бескорыстие — не пустой звук, и если брат Дидье со своими красивыми глазами и большими руками так и не смог этого понять, то тем хуже для него. Легко судить и презирать других. Слишком легко. Завтра же я все объясню Дидье и заставлю его поменять свою точку зрения. Да, я, конечно, была права, когда столько колебалась, не в силах решиться на эти глупые и смешные выяснения отношений. Надо всегда следовать своему инстинкту. Плохо лишь то — по крайней мере в моем случае, — что инстинкты слишком противоречивы. В следующий раз, когда я отправлюсь в Салину, я обязательно распробую ромовую бабу. А то я так и не смогла понять: вкусная она или отвратительная.