В назначенный час я оказался в некой барокамере, уставленной приборами, датчиками и видеокамерами. И штук пять телевизоров, из экранов которых уже вываливались груди взволнованной Елены Борисовны.

Я сам все проверил. Кабели от телекамер вели в изолированный кабинет, где сидела ученая комиссия, чтобы параллельно наблюдать все события, происходящие со мной и увиденные Еленой Борисовной.

Говорят, даже в ЭПД остановился не знающий устали конвейер корыстной любви и неутолимой похоти. Весь Край замер в ожидании у телевизоров. Со мной в камере находилась лишь юная ассистентка, следящая за исполнением заданной программы и работой приборов.

— Здравствуй, Уроев, — сказала Елена Борисовна, едва я появился в барокамере, и скосила глаза вбок, на ассистентку. — Кто там с тобой? Я ее не вижу. Но чувствую, что это привлекательная женщина, судя по твоему взгляду. Она молодая? Интересная?

— Очень, — кивнул я в экран. — Лаборантка, смотрит за приборами. Может, начнем?

— Мы так не договаривались! — зло сказала Елена Борисовна. — Никаких посторонних! Она мне мешает тебя ощущать.

— Напротив, это же интересно! — сказал в микрофон руководитель эксперимента Лев Георгиевич, физик-ядерщик. — Через своего медиума вы чувствуете того, с кем на данный момент не связаны ни астральной, ни какой другой связью! Продолжайте, Елена Борисовна, прошу вас.

— Я требую, чтобы ее заменили на какого-нибудь мужчину! — Лицо Елены Борисовны пылало, губы сжались от возмущения.

Покрасневшая ассистентка поднялась с места, но я схватил ее за руку.

— Сиди, — сказал я. — Еще чего. Она тут не будет командовать. Как тебя зовут?

— Зина… — тихо сказала она. — Она вас так любит.

— Вот-вот, Елена Борисовна! — радостно загалдели ученые. — Ревность — это то, что нам надо! Усиливается суггестивность восприятия. Некоторые приборы у нас уже зашкаливают. Продолжайте, ради Бога!

— Так вы специально подсунули ему эту девку? — спросила она.

— Елена Борисовна! — раздался вдруг сверху голос Радимова, и я увидел на экране, как вытянулись рожи этих умников, как они переглянулись и зашуршали: «Безобразие, откуда? Мы же все предусмотрели, просили никого не вмешиваться». — Елена Борисовна! — властно повторил хозяин. — Не забывайте! Вас смотрит весь наш Край. И даже пограничные области. А вы, уважаемые члены комиссии, продолжайте, не отвлекайтесь!

В камере было тесно, и мы с Зиночкой сидели возле ее пульта, тесно прижавшись друг к другу. Мне это нравилось все больше.

— Какой же ты мерзавец, Радимов, — сказала с чувством Елена Борисовна. — Правильно мне сказал редактор Цаплин: ты внушил мне это постыдное чувство, чтобы я следила за исполнителем всех твоих преступных…

Ее изображение вдруг оборвалось, звук пропал. Ученые снова заволновались.

— Что происходит? Что-нибудь на телестудии?

— Перерыв по техническим причинам, — сказал все тот же хозяин. — А вы что подумали? У вас так не случается? Не бывает?

На экранах дали заставку. Я искоса посмотрел на девушку, сидящую рядом. Не Мария, конечно, но какая свежесть, как тает под моим взглядом, не смея поднять глаза! Почему я ее раньше у нас не видел?

— Хочешь участвовать в конкурсе красоты? — шепнул я в самое ухо, от чего она поежилась. Под моим дуновением зашевелились завитки под затылком. Я поцеловал туда.

— А как же Елена Борисовна? — по-детски спросила она и добавила: — Хочу.

Я обнял ее за плечи, коротко взглянув на сменившуюся заставку. На месте березок под музыку Чайковского появился наш знаменитый ЭПД под Оффенбаха.

— А победительницей этого конкурса хочешь стать? — спросил я, умиленный такой непосредственностью. Прямо чудо какое-то.

— Ой, правда? — Она наконец повернулась ко мне. — А в журнале мой снимок напечатают?

— А это еще зачем? — поинтересовался я, подсовывая руку ей под мышку, чему она не придала никакого значения, поглощенная свалившейся на нее перспективой.

— Ну… один мой знакомый, он сейчас в армии, в последний раз мне написал, что ничего у меня с поступлением в театральный не получится. Лицом не вышла… Ну скоро там?

— Это он цену себе набивает, — сказал я, несколько уязвленный. — А куда ты спешишь?

Но тут Оффенбаха прервали, и на экране появилось заплаканное лицо Елены Борисовны, от которой отпрянула зазевавшаяся гримерша, подняв легкое облачко пудры. Я шарахнулся, в свою очередь, от Зины, едва не оттолкнув ее.

— Прости меня, Павел, — сказала Елена Борисовна. — Я все-все понимаю. Только ничего не могу с собой поделать. И вы простите, Андрей Андреевич. За мою неблагодарность.

— Чудненько, Елена Борисовна! — пропел руководитель эксперимента. — А не могли бы вы сказать, чем занимался уважаемый Павел Сергеевич, пока не работало телевидение?