– Нет, ещё больший оболтус. Но у него неописуемые кубики пресса, поэтому, конечно же, я его никогда не разлюблю.

– Когда ж ты перестанешь глазеть на тела? Наверняка ведь какой-нибудь дебил из качалки? – Не выдержав, Дохи всё-таки легла вдоль Бобби, но только чтобы спрятать ухмылку, повернувшись к нему спиной.

– С головой у него точно не в порядке, - подтвердила она. – Зачем ты хотел, чтобы я тебя поцеловала?

– Потому что к виски полагаются сексуальные утехи. Женщина, как закуска.

– Виски надо закусывать каким-нибудь лимончиком или маленькой конфеткой, а не целым тортищем, вроде меня. К тому же, ты же знаешь, я не буду с тобой спать.

– Почему? Я же не переспал с Джинни и, думал, что на будущее преград быть не должно.

– То есть, сломанные ребра и раздробленное плечо тебя не смущают? – обернулась назад, за себя Дохи.

– Ах, ты об этом… - захохотал Бобби, настолько увлекшись разговором и заправившись алкоголем, что ноющая боль повсюду забылась на некоторое время. – Ты права, я плоховат для первого раза этой ночью.

– Почему мы обсуждаем секс между нами, как будто это вообще возможно? – развернулась к нему полностью Дохи. – Как он вдруг втесался в нашу дружбу?

– Может, потому что ты – девушка, а я – парень? Нормально объяснение?

– Я некрасивая…

– Замолчи! – Чживон застонал, забывшись, и едва не протянув к Дохи переломанную руку в шине. – Блядь…

– Единственное, что тебя может во мне привлекать – это возможность хоть где-то стать первым!

– Думаешь, у меня никогда не бывало девственниц? Пф! – прыснул Бобби, проглотив ещё немаленькую порцию виски. – Такое первенство нынче слишком легко достижимо, чтобы к нему стремиться.

– Вот видишь, тогда тебе от меня вообще нечего хотеть, - Чживон жадно запил виски, не комментируя отговорки Дохи. У неё было ощущение, что он напивается, чтобы она в его глазах похорошела, иначе он бы и о поцелуе не попросил. Это всё типичное поведение пьяного. – Завтра утром ты можешь пожалеть, что попытался разрушить нашу дружбу своими нетрезвыми предложениями.

– Единственное, о чем я пожалею утром – это о том, что я перевязанный ёбаный калека именно тогда, когда мне этого совсем не надо.

– Правда, почему ты отказался от заказа? – сменила тему с той, что была для неё неловкой, Дохи.

– Перехотел.

– Это несерьёзно. Для тебя слишком несерьёзно, ты бы так не бросил всё… В какой момент ты передумал? – Бобби задумался и протянул слишком долго с ответом, чтобы ответить вообще. Здоровой рукой он обнял за плечо девушку, но не стал прижимать к себе, потому что у него была сломана и с этой стороны пара ребер тоже. Он вспомнил, как увидел через двери университета несущуюся в объятья Юнги Джинни, как выбросил записку, найденную Дохи. Он уже тогда был уставшим от всего этого. Сколько ещё можно топтать невинных сердец и разрушать жизни? Бесконечно. Сколько можно смотреть на эти разбитые судьбы, за которые получаешь деньги? Джинни была, возможно, не самым уж невыполнимым вариантом, но трудным. Ей повезло с парнем, и она не была настолько легкомысленной, насколько казалась, но, как почти любая девушка её возраста, постепенно она наверняка бы сдалась, ведь он бы перешёл на игру в чувства, а именно этого ей хотелось. Секс с любовью не меняют просто на секс. Закон совращения всегда один: предложи больше. Но параллельно всему этому появилась Дохи, которой любое предложение стало бы больше, чем то ничто, которое она имела. И всё же она бы не поддалась и не согласилась. Бобби не знал, в какой момент это понял, но понял – не купилась бы, и всё. Почему? Оказывается, не всех девушек он ещё научился понимать. Здесь не было той принципиальности, сквозь которую часто сочится желание. Здесь не было страха строгого родителя, без глаз которого девушки с радостью отдаются. Что же тут было? Когда Джинни закрутилась на шее у Юнги, Чживону захотелось одновременно бежать, спасая свою свободу, и остаться, чтобы добиться того же самого, такой же картинки, но с собой и другой девушкой. Ему захотелось сделать что угодно, но сменить направление, почувствовав, как неправильно он куда-то движется, неверно и губительно. И, странно, угроза смерти от заказчика напугала меньше, чем эта шаткая дорожка, ведущая его неизвестно куда.

– Я не буду у тебя первым, Дохи, - произнес он, погладив её волосы, короткие, но шелковистые. Он перебрал их пальцами. – Я исчезну. Мне нужно исчезнуть, потому что я хочу свободы.

– А я и не собиралась спать с тобой, как с первым мужчиной, Ким Чживон, - проворчала девушка, пытаясь не возненавидеть его и не представлять пока, что так всё и произойдёт – он исчезнет. – Вот вторым – пожалуйста. Специально позвоню тебе, чтобы пригласить на второе место.

– Пытаешься уязвить?

– Разве тебя можно?

– Ты же видела, как я вспылил на обзывательства. – Они притихли, лежа при свете ночника. Девушка чувствовала от футболки Бобби запах реки. Комбинезон сняли, а её решили не трогать, потому что она к тому времени высохла, и причинять лишнее беспокойство костям не хотелось. Помимо аромата реки от него шел запах мужчины, более опытного и прожженного, чем положено для его возраста. – Я не хочу быть вторым, - уже заплетающимся языком сообщил Чживон. – Но я не хочу, чтобы первенство было ценой свободы. – Дохи не очень поняла его последнюю мысль, но переспрашивать не стала. Если он думал, что она бы попыталась отнять его свободу, то зря. Ей бы хотелось исчезнуть с ним вместе. От этих насмешливых студентов, от нудного университета, от одних и тех же улиц каждый день. Мог бы Бобби подарить свободу не только себе, но и ей? Или быть свободными можно только по отдельности? Дохи уснула, чтобы утром уйти под просьбу не приходить сюда, привлекая ненужное внимание. В очередной раз смиряясь, она надеялась, что когда Бобби поправится, он поймёт, действительно поймёт, как поступить правильно.

* * *

Юнги ощущал тяжесть в голове, и состояние было вяло-мутное, но он открыл глаза, пытаясь понять, где он находится? Над ним определенно потолок, светлый и ничем не примечательный. В глазах немного плывёт, так что хочется их протереть. Руку пришлось вытащить из-под чего-то, и сгибать локоть что-то мешало. Шуга приподнял голову, увидев проведенную к венам на изгибе капельницу, а возле койки, на стуле, черноволосую макушку, начавшую шевелиться. Это от неё, от этой головы он отнял свою кисть. Джинни! Первая радость, разлившаяся от узнавания, стала сменяться чем-то скребущимся изнутри. Что было до этого? Почему он здесь? Он же… дрался с Бобби! Черт возьми! Дрался с этим ублюдком, который показал ему фотоснимок того, что не должен был видеть никто, кроме него.