Ксюха оторвала меня от размышлений, указывая рукой налево:

– А там – Новый Невский проспект.

Я так и сияла вся оттого, что стою на самом Невском, влюбившись в него с первого взгляда. Мне казалось, что я здесь уже давно жила, просто уехала ненадолго.

И тут загорелся зеленый свет. Мы в бешеном темпе со всеми людьми ринулись переходить дорогу. После я увидела Пышечную. С улицы она выглядела неважно – была похожа на какую-то столовую.

Но когда мы зашли, запах оказался многообещающим. Таких вкусных пышечек с заварным кофе я не пробовала ни разу в своей жизни! До сих пор я вспоминаю этот вкус тающей во рту выпечки. Даже торговка в кафетерии, сама как пышечка, запечатлелась в моей памяти на всю жизнь. Это была колоритная полная женщина в советском поварском чепце, из-под которого едва виднелись ее огненно-рыжие волосы, убранные в высокую прическу, такую же пышную, как она сама.

Сотни раз после этого я завтракала в этом месте. Кто только не стоял напротив меня за одним столиком! И кто бы мог предположить, что в это самое время на расстоянии нескольких сантиметров передо мной сидели люди из моего будущего – те люди, с которыми меня сведет судьба много позже. Они так же чавкали, с удовольствием пили и ели, думали о предстоящих делах и не подозревали, что через, может быть, не один десяток лет они в моем доме будут праздновать крестины моих детей, мои свадьбы и дни рождения, уже за одним большим столом, что они станут родными мне, а я – им!

В двух шагах от этой пышечной находилось музыкальное училище и театральный институт. Оттуда валом шли студенты перекусить во время обеда, как раз когда мы, ночные пташки, только начинали завтракать.

Помню одного высокого, худощавого рыжеволосого парня со скрипкой. Видимо, он был все время голодный, так как всякий раз быстро съедал полную тарелку пышек. Я еще думала: «Наверное, это скрипка забирает столько энергии: вон как уплетает за обе щеки…»

Тогда я и не подозревала, что судьбы наши соприкоснутся спустя годы…

Когда мы насытились и вышли из пышечной, Ксюха важно заявила:

– Пошли, я тебе обменник покажу.

Я, честно говоря, даже не поняла, что это такое, и спросила:

– А что это? Зачем?

– Ну ты что, дура, что ли? А где ты валюту-то будешь менять? В обменнике, конечно! Поэтому иди, смотри и запоминай! Вот, смотри, – указала она на вывеску на углу какого-то старинного дома, к которому мы уже успели подойти, – мы и пришли. Видишь надпись большими буквами: «Обменный пункт»? Будешь менять только здесь.

– Ты сама, что ли дура? Как я тебе валюту-то менять буду без паспорта? Мне ж еще шестнадцати нет.

– Дорогуша, не ссы. Тут все схвачено, за все заплачено, тут наши люди сидят, и они прекрасно знают, кто ты такая и откуда у тебя финские марки, хотя, впрочем, можешь и с долларами приходить. Им все равно, только улыбаться не забывай.

И тогда мне в Питере еще больше понравилось! «Никуда я отсюда не уеду, останусь жить здесь во что бы то ни стало!» – настраивала я себя, опасаясь, что меня все-таки отправят обратно в Торжок за неимением надлежащих документов.

Ксюха предложила мне пройтись по городу до захода солнца. Вся жизнь в «конторе» начиналась с восьми вечера, когда подъезжала сама Ирен – хозяйка борделя, а днем там было сонное царство. Мы гуляли по Таврическому саду, потом прошли и мимо Невского Паласа, который в то время охранял один из моих будущих мужей…

Тем временем, солнце все уходило незаметно за горизонт, и мы потихоньку поплелись обратно. Ксюха нервничала:

– Давай уже, пошли. Ирен скоро придет! – сухо и напряженно поторапливала она меня.

Я сильно нервничала, но с гордо поднятой головой шла за Ксюхой, а внутри постоянно твердила себе: «Все будет хорошо, все будет хорошо, я не имею права вернуться назад, меня обязательно возьмут!».

Однако когда мы уже поднимались по лестнице, адреналин дал о себе знать, ноги стали ватными, и в голову ударила кровь, но вид оставался по-прежнему уверенный.

Зайдя в контору, я, конечно, уже ожидала встретить ту самую бабу-ягу, но увидела настоящую ведьму из преисподней!

Женщина, сидящая на кухне у окна, произвела на меня очень яркое впечатление. Я сразу поняла, что это Ирен. Сорокалетняя сутенерша обладала поистине инфернальной, магической внешностью. У нее были длинные, черные, как смоль, ухоженные волосы, белоснежная кожа, алые губы, правильные черты лица, словно с полотен итальянских художников, только один глаз заплывший…

Ирен была не только одноглазая – в ней на фоне всей этой брутальной сияющей красоты жило еще и выдающееся безобразие. Она была толстая, как пивная бочка: сквозь шикарное платье от «Шанель» виднелись висящие жирные бока, под глазами висели мешки, дряблые толстые щеки обрамляли ее дьявольски великолепное лицо. Мне показалось, что я попала в преисподнюю, а этот круг ада под названием «прелюбодеи» охраняла Ирен – живое воплощение порока со всех сторон.

Заговорив хриплым низким голосом, она открыла новые грани своего образа: