— Бутылку? — подсказал Липягин. — Слышишь, дочка, — он обернулся к Оле, — твой отец за собаку рассчитаться решил… Не стыдно?

— Стыдно. А что делать? Среда заела. Вдруг, думаю, человек обидится. Скажет — ну и скряга!

— Не обидится… Вы лучше посмотрите, на кого вы похожи. Как курортники, ей-богу. Сапог у вас, что ли, нет?

— Мы на машине, — сказала Оля, виновато оглядывая затоптанный пол. — Не смогли проехать, дорогу перекопали… Я сейчас подотру, можно? Где у вас тряпка?

— Подотри, — согласился Липягин. — Тряпка в прихожей.

— Только поскорей, Оля, — заторопил ее Гусев. — Надо успеть, пока дождь перестал.

— Куда же вы в таком виде? — сказал хозяин. — Обсохните сперва.

— Ничего, мы люди привычные. Да и затруднять вас…

— Какие церемонии! Затруднять… Я чайник поставлю, а вы пока разуйтесь, мы обувь посушим. Могли бы, кстати, босиком пробежаться, раз такое дело. Я бы с удовольствием босиком побегал, только вот… нечем. — Он скинул одеяло, оперся о спинку кресла и пересел на диван, ближе к столу. Одной ноги у него не было.

— Вы не беспокойтесь, — растерянно сказал Гусев. — Давайте я сам, если что…

— Ничего, мы тоже люди привычные. Все под руками. Плитка, чайник, заварка. Сейчас соорудим чаепитие с вареньем, мне тут ребята на днях целую банку принесли. — Он посмотрел на Гусева. — Вы, наверное, удивлены — как это он, мол, на пристань в таком виде добрался? На коляске. Да и с протезом немного… шкандыбаю. — Он поморщился: слово ему, видно, самому не понравилось. — Передвигаюсь, в общем. Сейчас слегка прихватило, протез не могу надеть, по ничего, отойдет.

— Авария? — спросил Гусев.

— Авария. Давно уже… Ну-ка, Оля, доставай варенье, будешь хозяйничать. Вон в том ящике, справа. А я пока делом займусь.

Липягин стал заваривать чай. Гусев подумал, что спрашивать, должно быть, не стоило — мало ли какие у человека обстоятельства. С другой стороны — вполне естественно было спросить.

Он огляделся. Комната была похожа на мастерскую. В углу стоял верстак с набором инструментов, судя по всему, для мелких работ по дереву; на большом столе в беспорядке громоздились книги, рядом стоял переплетный пресс. Подрабатывает, решил Гусев. В артели, наверное. На пенсию не очень развернешься. Сколько ему, интересно, лет? На вид — много за тридцать. Выглядит хорошо, бледный, правда, дома чаще сидеть приходится. Как он тут один со всем управляется? Или — не один? Спросить — опять что-нибудь не так скажешь.

— Прошу к столу, — пригласил Липягин. — Все честь по чести. Колбаса. Настоящий сервелат. Где достал — не скажу. Хлеб вчерашний, сегодня еще не приносили. Рюмочку хотите? — Он посмотрел на Гусева. — Для профилактики? Чтобы не чихать.

— Я за рулем.

— Понятно. Святое дело.

— А ты говорил — не в гости идем, — сказала Оля, разливая чай. — Выходит, в гости попали. Напросились. Мало того, что полы изгваздали, так еще и сервелат едим, неизвестно где купленный, варенье едим, неизвестно кем принесенное. Хорошо хоть ты от рюмки отказался, воспитанность проявил.

— Что-то ты больно быстро освоилась, — нахмурился Гусев. — Не слишком ли?

— Это я от переживаний. Все, папа. Больше ни одного постороннего слова, только о еде. Варенье — прекрасное! Кто вам его, если не секрет… Ой, простите! Как вас зовут?

— Действительно, — спохватился Гусев. — А то как-то… Меня зовут Владимир Васильевич.

— А меня Иван Алексеевич, — улыбнулся Липягин. — Что бы мы без тебя, Оля, делали?

— Отец не ценит…

Они пили чай, говорили о погоде: лето выдалось дождливое, о том, что грибов уродилось — уйма, а ягод почти нет, о рыбалке — Липягин оказался заядлым рыбаком; и Гусев, который терпеть не мог ходить в гости, говорить о пустяках, о вещах, ему не интересных — на кой черт ему эти грибы, ягоды, рыбалка, — чувствовал себя неожиданно уютно в этой тесной комнате, слушал, как барабанит за окном дождь, и ему было непривычно, странно ощущать себя без дела и не тяготиться бездельем. Устал, должно быть, подумал он. Или, может, старею…

Собака, свернувшись калачиком, спала: самое страшное для нее миновало, хозяева нашлись, теперь все в порядке. Она вздрагивала, повизгивала, перебирала ногами.

— Степа ты, Степа, — сказала Оля, поглаживая собаку. — Ты и во сне бегаешь.

— Степа? — удивился Липягин. — Это в каком же смысле? Она ведь это… девочка.

— Тут смысл искать затруднительно, — рассмеялся Гусев. — Сперва мы придумали имя, потом появилась собака. Под готовую, так сказать, кличку. Что делать? Решили — будет Степанида. Ну а в быту — Степа, Степан.

— Варвары, — сказал Липягин. — Креста на вас нет. Вы ее в тайгу хоть берете? Или все на коврике сидит?

— Какая там тайга! Она кошек боится. Да и не охотник я… А вы, смотрю, переплетным делом занимаетесь? — Гусев кивнул на кипу растрепанных книг.

— Скорей, реставрацией. Книги, как вы заметили, старые, еще тех времен, когда кожа в ходу была, холстина, казеиновый клей. Заинтересовался. Приятная, знаете ли, работа. Для рук — занятие, для ума — польза. Я, прежде чем переплести, каждую книгу прочитываю. Хоть по астрономии, хоть по медицине, не говоря уж о романах. Очень грамотным человеком буду. Энциклопедистом! — Он протянул руку, вынул из шкафа толстый том с золотым обрезом. — Видите? Настоящий Брем! «Жизнь животных». Месяц назад принесли, говорят: «Пропадает книга. Помогите. Вся по листочку рассыпается». Вот, починил. Заодно прочитал — теперь все о собаках знаю. Как раз собачий том достался.