Серьезные специалисты, собравшиеся обсуждать серьезные вопросы, откровенно смеялись.

— Чего же раньше молчал, раз у тебя такие мысли? — угрюмо спросил Ужакин.

— А чего высовываться? Я бы и сейчас промолчал, да к слову пришлось… Никто меня еще обывателем не обзывал!

— Все! — сказал Ужакин. — Представление окончено. Расходимся. А то еще один крупный деятель объявится…

— Загадка природы, — сказал Гусев, когда они вышли из кабинета. — Убейте меня, не пойму, почему его третий раз выбирают председателем? Он же этот…

— Не напрягайся, — усмехнулся Черепанов. — Все равно определения не подберешь. Ужакин — это понятие неопределяемое.

Уязвленный Калашников тоже ополчился на Ужакина.

— Соревнование — это чья прерогатива? — сурово спросил он. — В первую очередь — его! Наглядная агитация — кто же спорит, но подменять живое дело… Ага, вон еще один любитель агитации идет, — он заметил приближавшегося к ним Горанина. — Сейчас я настроение ему испорчу, а то сияет, как медный таз.

Горанин и вправду сиял, но это было его обычное выражение лица.

— Всех приветствую! — сказал он, энергично пожимая руки. — Я тут кое-какие заказы у вас размещал. Кооперация… А вы, Владимир Васильевич! — он не удержался и потрепал Гусева по плечу. — Вы кудесник! Любимец богов! Представляете? — Он взял Черепанова за пуговицу, а Калашникову едва не наступил на ногу. — Нелепейший случай! Вышел из строя импортный узел. Где взять? Я в отчаянии! Обращаюсь к Владимиру Васильевичу, и он предлагает совершенно новое, оригинальное решение! Впору запатентовать и продать им туда же… Обратно! Откуда брали…

Черепанов сдержанно кивнул головой: знаем, мол, нас не удивишь, Калашников тоже кивнул, но тут же сказал:

— Между прочим, у вас сорок листов дефицитной жести на заборе висит. Как член городской группы народного контроля вам заявляю.

— В каком смысле — висит? — опешил Горанин.

— В таком, что иду недавно и вижу: вдоль всего забора щиты тянутся, и на каждом лозунг написан. Не жирно ли?

— Я тут ни при чем, — обиженно сказал Горанин. — Это наши активисты. Наглядная агитация.

— Наглядное головотяпство! — со вкусом проговорил Калашников и по очереди посмотрел на Гусева и на Черепанова: каково?

— Я проверю, — пообещал Горанин. — Проверю, если вы настаиваете… А вы, товарищ Черепанов, я слышал, диплом защитили? Блестяще притом! Я интересуюсь… Идите ко мне в КБ. Любые условия!

— Любые? — спросил Черепанов.

— Любые разумные, — поспешил добавить Горанин.

— Вот видите, вы уже заволновались, — рассмеялся Черепанов. — Спасибо, Александр Ильич, мне здесь хорошо. Просторно. А у вас на комбинате — тесновато…

— Обидели мужика, — вздохнул Гусев, когда Горанин распрощался, — ни за что ни про что обидели. А он человек хороший.

— Хороший человек — не профессия, — веско сказал Калашников. — Переживет. А вам, Владимир Васильевич, боюсь, я тоже настроение испорчу. Такой уж у меня сегодня день выдался — людей огорчать. Санэпидстанция у нас была, говорят, загазованность на экспериментальном участке выше всякой нормы. Требуют установить вытяжную вентиляцию, а пока участок прикрыли.

— Как прикрыли? Совсем?

— Совсем. С ними ведь, как с пожарными, не поспоришь.

— Так надо установить!

— Конечно, надо. Директор из Москвы вернется, тогда и разговор будет. Сейчас-то с кем решать? С Ужакиным, что ли? Балакирев в больнице, а больше никто не поможет.

Гусев, не дослушав до конца, пошел в производственный отдел.

— Гусев, дорогой, — сказал главный технолог. — Да потерпи ты! Завод терпит, и ты потерпи. Не разорваться же? Ни людей, ни материала…

Вернувшись к себе, Гусев позвонил Наташе.

— Наталья? Не у тебя, случайно, Балакирев лежит? Прекрасно! Дай ему трубку.

— Ты что, спятил? — удивилась Наташа. — Думаешь, тут прямо у каждой койки телефон? Да и нельзя ему, вчера только резали… Что случилось?

— А если я приду, халат надену, меня пустят?

— Пустить-то пустят, но никаких разговоров.

— Ладно, потом… — Он положил трубку. Начинается… Бег с препятствиями! Черт знает сколько лет работали со старой вентиляцией, нет — на тебе! Загазованность…

Зазвонил телефон.