Феба, ошеломленно уставившись на мачеху, вымолвила:

– С герцогом Солфордом, мадам? Но как такое может быть? Я хочу сказать, что подобная возможность мне не грозит, поскольку я едва знакома с ним. Не думаю, – добавила она после короткой паузы, – что он хотя бы помнит меня.

– Ты ошибаешься, – заявила в ответ леди Марлоу. – Он прибудет к нам с визитом на следующей неделе, а с какой целью, полагаю, сама можешь догадаться.

– Не имею ни малейшего представления, в чем она может заключаться, – озадаченно отозвалась Феба.

– Он приезжает с намерением сделать тебе предложение, и ты чрезвычайно обяжешь меня, Феба, если не будешь сидеть здесь с открытым ртом и хлопать глазами от изумления!

– М-мне? – запинаясь, пробормотала Феба. – Герцог Солфорд?

Нельзя сказать, что невероятное удивление падчерицы было неприятно для леди Марлоу, поэтому она удостоила Фебу сдержанной улыбки.

– Мне ясны причины твоего изумления, потому что на такое удачное стечение обстоятельств я и сама не рассчитывала, признаюсь тебе откровенно. Надеюсь, ты выразишь благодарность своему отцу за то, что он устроил для тебя столь великолепное замужество.

– Я не верю в это! – с жаром вскричала Феба. – Кроме того, не хочу выходить замуж за герцога Солфорда!

Не успели эти слова слететь с губ девушки, как она затрепетала от ужаса и несколько мгновений не осмеливалась поднять глаза на суровое лицо мачехи. За ее неосторожными речами воспоследовало зловещее молчание, которое в конце концов нарушила леди Марлоу, пожелав узнать, не обманывает ли ее слух. Сочтя вопрос риторическим, Феба не сделала попытки ответить на него, а лишь понурила голову.

– Тебе предлагают достойный и завидный брак: замужество, которое сделает тебя предметом зависти и вожделения многих молодых девушек, что намного красивее тебя, а ты имеешь наглость заявить мне, будто не желаешь его! Честное слово, Феба…

– Но, мадам, я уверена, тут произошла какая-то ошибка! Я и разговаривала-то с ним один-единственный раз, на балу у Сефтонов, когда он пригласил меня на танец. Герцог явно счел меня скучной и неинтересной, потому что, когда я увидела его три дня спустя в «Олмаксе» [15] , он сделал вид, будто не узнает меня!

– Прекрати нести всякий вздор! – оборвала падчерицу ее милость. – Твое происхождение делает тебя достойной супругой любого знатного джентльмена, пусть даже я полагаю, что ты не заслуживаешь столь высокого положения; не сомневаюсь – герцогу прекрасно известно о том, что ты воспитывалась в строжайших правилах приличия и хорошего тона.

– Но ведь вокруг п-полно и других, так же хорошо воспитанных, только н-намного красивее! – нервно заламывая руки, возразила Феба.

– У тебя есть перед ними то, что его светлость со всей очевидностью полагает преимуществом, – внушительно ответила леди Марлоу. – Прав он или нет – не мне судить, хотя, считаю… Впрочем, нет, сейчас я предпочту промолчать. Твоя мать была близкой подругой матушки герцога, вот почему он выделяет тебя среди прочих. Я говорю тебе об этом исключительно для того, чтобы ты не вознеслась в своем самомнении, моя дорогая Феба. Ничто не может внушить большего отвращения к молодой женщине, чем это, уверяю тебя.

– Вознестись в своем самомнении! Никогда в жизни! – поспешно заявила в ответ Феба. – Он решил сделать мне предложение только потому, что его мать дружила с моей? Никогда… Никогда не слыхала большей нелепости! Особенно при условии, что он едва знаком со мной и даже не пытался понравиться мне!

– Именно с этой целью он и едет к нам, – терпеливо пояснила леди Марлоу, словно разговаривала со слабоумной. – Он желает ближе познакомиться с тобой, и я надеюсь, ты не окажешься настолько глупой или неблагодарной, чтобы своим поведением заставить его передумать.

Мачеха сделала паузу, пристально вглядываясь в лицо Фебы. То, что она увидела, заставило ее изменить тактику. Девушка, в целом вполне внушаемая, иногда демонстрировала поистине ослиное упрямство. Леди Марлоу нисколько не сомневалась в том, что способна добиться от нее полного послушания, но при этом прекрасно сознавала: стоит Фебе вбить себе в голову какую-нибудь глупость, как она может отпугнуть герцога, прежде чем удастся воззвать к голосу ее благоразумия и подчинить своей воле. Посему мачеха принялась перечислять преимущества столь выгодного союза и снизошла даже до того, что заявила, будто Феба станет хозяйкой собственного дома. Не добившись иного ответа, кроме пустого и невыразительного взгляда, миледи в ярких красках обрисовала будущее, ожидающее Фебу в случае, если она не пожелает стать герцогиней Солфорд. Это включало в себя унылое и безрадостное существование в немилости в Остерби (вряд ли можно было ожидать, что лорд Марлоу, имея еще четырех дочерей на выданье, сочтет возможным и далее тратить деньги на свою неблагодарную старшую дочь), упреки со стороны сестер, к грядущему счастью коих она продемонстрирует полное пренебрежение, и множество иных наказаний, многие из которых выглядели еще ужаснее, оставшись неназванными вслух. Всего этого было бы в избытке, дабы привести в чувство и куда более непокорное создание, нежели Феба. Она и впрямь выглядела бледной и напуганной, поэтому леди Марлоу позволила ей удалиться, чтобы обдумать свое положение.

Феба со всех ног бросилась в классную комнату. Там она застала не только Сюзанну, но и еще двух своих сестер: тринадцатилетнюю Мэри и безгрешную Элизу. Сюзанна, заметив, что Фебу буквально распирает от каких-то важных новостей, пожелала быстрей спровадить Элизу в детскую, а когда оскорбленная юная леди вздумала демонстрировать непослушание, попросту выставила ее за дверь, посоветовав отправляться к мамочке и наябедничать на них, но потом, по возвращении в свою спальню, не обижаться. Столь зловещее предостережение умерило гнев Элизы, поскольку воспоминание об отвратительном слизняке, коего она недавно обнаружила под одеялом в собственной постели, было еще свежо в ее памяти, и она удалилась в детскую, дабы присоединиться там к своей младшей сестре, на прощание обозвав Сюзанну самым ужасным чудовищем на свете, для чего ей пришлось склониться к замочной скважине. К несчастью, в этот самый момент по коридору проходила мисс Бэттери, которая и повелела девочке уйти в свою спальню за использование выражений, неподобающих поведению молодой леди. Элиза захныкала и пожаловалась на Фебу с Сюзанной, не желающих делиться с ней секретами, но тем лишь навлекла на себя выговор в потворстве греху любопытства. После чего мисс Бэттери отвела ее в спальню, а сама направилась в классную комнату.