Охрану в Москве сняли, и сразу же, как по сигналу, — гости! Серафимович, земляк-писатель, казаки Макаров и Слышкин из отдела, да со свертками — чего только нет! А ничего и нет, скудные нынешние пайки из Кремля: вобла, какая-то крупа вроде пшена, но называется «магар», гусиный корм (Макаров тут же сказал, что с этой крупы ни навару, ни вкусу, только и доброго, что горячо!), но еще и академический паек Александра Серафимовича — кусок брынзы, специально для ослабленного тюрьмой и разными размышлениями организма, ведь так или иначе, но придется еще скакать в седле и на тачанке, мало ли в жизни предстоит еще боев и неожиданных атак!

Нет, все-таки чудной и странный народ эти казаки! Право слово. Горожане, многие во всяком случае, их считают почему-то гордо-спесивыми, холодными солдафонами, а ведь все по сути наоборот: люди-то все больше незащищенные, разбросанно-распоясанные, хоть узлы из них завязывай! Чуть сошлись вместе, шум, насмешки, взаимные уколы, чепуха всякая, и даже сам Филипп Кузьмич, более собранный и молчаливый по характеру, среди них сразу отмяк душой, и глаза немного повеселели, будто и не было балашовского потрясения. Отчасти и делал вид, что уже все забыл. Такая привычка у всякого военного человека: вскоре забывать подробности недавней схватки, чтобы мог сгодиться к дальнейшим действиям... Только морщины под глазами и между бровей означились резче.

Пили желудевый кофе. Серафимович, совсем уж облысевший старик, размачивал в кружке каменно-твердый сухарь, Макаров пробовал разгрызть такой же сухарь без размачивания, и, казалось, из смеющегося рта у него летели искры. Миронов дурачился:

— Ты, Матвей Яклич, до службы, случаем, не умел граненые стаканы разгрызать на посиделках, ради потехи? Зубы, как я посмотрю, подходящие!

— Ну что вы, Филипп Кузьмич, какие у нас зубы! Шамкаем, как столетние деды, хрящика перекусить не могём. Если уж у кого зубы, так это у льва, царя зверей! Вот животная проклятая, зубастая!

Макарову можно только удивляться. Человек с высшим образованием, в коммерческом институте преподавал, но дури и всяческой лихости на себя напустить может сколько угодно. Чуб отрастил бутафорский едва ли не до потолка, нос картошкой, шаровары темно-голубые с красными лампасами — здешних комиссарских жен пугать! Говорит, как отрубает:

— Ильич не дал нас в обиду льву! Лев — животная такая, что в рот палец не клади, отхватит руку по локоть. Собрал вокруг целую когорту! Да это бы не страшно, но плохо одно: прихварывает Ильич нередко, и все из-за прошлогоднего ранения. Стерлядь эта, сука эта Каплан чего наделала! Вы меня извините за терминологию, иначе не могу!.. Да, но при всем том надо же работать, бороться, прокладывать дорогу дальше! Вот вам, Миронов, свежие приказы нашего отдела, вот газеты, вот книжки и брошюры. Изволь в первую очередь ознакомиться: в «Известиях» — «Тезисы ЦК о работе на Дону» 30 сентября приняты, вполне открытая и деловая политика по отношению к трудовому казачеству. Тут, конечно, сказано, что «мятеж Миронова вырос из политической отсталости и предрассудков среднего казачества...», но это сказано было до процесса, иначе тогда и не мыслилось, крупный возник переполох. Но видишь, уже и тогда записали черным по белому и в том же постановлении: «Мы строжайше следим, чтобы продвигающаяся вперед Красная Армия не производила грабежей, насилия и проч... твердо помня, что в обстановке Донской области каждое бесчинство красных войск превращается в крупный политический факт!» И главное: «Нашей поддержке бедноты и части середняков необходимо сразу придать демонстративный политический характер. Столь же демонстративный характер нужно придавать расправе над теми лжекоммунистическими элементами... — слышишь, прямо от Миронова заимствовали термин, да, — которые проникнут на Дон и попадутся в каких-либо злоупотреблениях». Ну, кто победил? Правда победила, Ленин победил, и мы с тобой, Филипп Кузьмич, хотя и не следовало, конечно, так горячиться... А вот еще: «Необходимо ясное и настойчивое проведение в агитации и на практике той мысли, что мы не приневоливаем к коммуне». Не приневоливаем! Ну, и так далее!

Миронов повеселел, теперь уже не только от встречи и веселой пирушки, а на всю глубину души. Посветлел мыслью, потому что плоды его страданий и даже воинского проступка были куда важнее и дороже, может быть, всей его отдельной человеческой судьбы, как бы дорога для него она ни была. Изменилось что-то весьма важное в жизни. Теперь не стыдно будет и простым казакам в глаза глянуть, не скажут: куда ты завел нас? А яма, приготовленная для него, засыпана пустой, и при этом положение в Республике выяснилось настолько, что принято особое решение в ЦК большевиков, черт возьми!

— Лев в своей статейке «Полковник Миронов» забил осиновый кол в пустую могилу. Теперь, что же, извиняться будет? — как бы подслушав его мысли, спросил Макаров Серафимовича.

Тот лишь вздохнул тяжело и не стал отвечать. Он понимал все эти вопросы глубже, видел их сложность. Между тем Миронов сверкнул жмуристыми глазами, тронул правый ус горделивым движением:

— Льстит, понимаете, самолюбию, когда осиновый кол вбивается не... руками человека, всегда пристрастного, с сомнительными устремлениями, а руками истории, которой не откажешь в беспристрастности. Эта старушка куда порядочнее, и она-то уж выберет — в чью могилу!

Пришло время и для вопросов.

— Да, друзья! Просветите касательно положения на фронтах, а то я ведь не читал в последние дни газет! Где Блинов? Где родимая 23-я с Голиковым? Где незабвенный Самуил Медведовский, которого «разжаловали» под горячую руку вместе с еретиком Мироновым?

Вопрос был задан с беспечным видом, но Макаров не принял такого тона, отвечал хмуро:

— Медведовский твой чувствует себя прекрасно, его еще летом вернули в 16-ю дивизию. Эндеман пошел в командармы, ну а лучшего начдива для дивизии не найдешь, они же там, помнишь, бунтовали за него...

— И правильно сделали! — сказал Миронов.

— Подожди, Филипп Кузьмич, — усмехнулся Макаров. — Тут просматривается и нечто скверное. Просматривается некий спектакль. Неужели не понятно? Когда надо, дескать, то кого угодно сбросим с колокольни! Тем более если этот Медведовский запросто чаи распивает с Мироновым. Но как только Миронова законопатили в бочку и пустили по «морю-окияну», то не забывают поправить вопрос и в дивизии! И волки сыты, и дивизия довольна, и моральное настроение в когорте не пострадало. Эта фракция нам еще нос утрет кое в чем, Филипп Кузьмич. А ты радуешься.