Шрифт:
— Проходите, Филипп Кузьмич. Вот за стол, пожалуйста, — сказал он. И сам сел на кровать. Потом снова встал. — Чаю не хотите? Я скажу хозяйке.
— Нет, спасибо, — сказал Миронов. — Я, как верблюд, могу по семь дней не пить и не есть... Да... Утром уезжаете? Куда, если не секрет?
— В район Царицына. Направление — в конный корпус Буденного. Бригадным комиссаром...
— Н-да. Так что же произошло в Воронеже?
Анатолий сидел на кровати как побитый, сложив на коленях руки. Ответил после длительной паузы:
— Не понимаю, что происходит... Ну, было совещание политработников. Проводил Троцкий. Речь у него обычная: «Казачество — опора царя. Уничтожить казачество в целом, снять лампасы, запретить именоваться казаком, расказачить, выселить в массовом порядке в другие области — вот наш лозунг!» Я в ответ запротестовал, сказал, что казачество неоднородно, что большая часть кавалерии на юге да и в пехоте — из казаков. Как в таком случае вести с ними политработу? Есть также большие командиры из казаков, комиссары полков и дивизий... Добавил при этом, что и сам я из казаков...
— А он что? — весь наершился Миронов.
— Он закричал: «Вон отсюда, если вы казак!»
Анатолий горько и сдержанно усмехнулся.
— Так и сказал?
— Так и сказал, представьте.
— Уму непостижимо. Что же это делается? — Миронов облокотился на стол, сжал чугунные свои скулы кулаками и замолчал, насупясь. Сидел так долго, недвижимо, как бы отключившись, не думая, ни о чем. Потом сказал: — Надо проникать в Москву, обратиться к Ленину. Знаю, Ковалев собирался, да не успел. Теперь вот надо нам эту его недоделку исправить. А вы напишите обо всем отцу. Это — политическое хулиганство, не больше и не меньше.
Миронов встал, крепко пожал руку Анатолия.
— Может, я попрошу все же чая? — спросил тот.
— Ничего не надо. Дела ждут, сынок, — отказался Миронов и, пожелав доброго пути назавтра, вышел.
14
Остатки войск 9-й Красной армии, заняв круговую оборону по правому берегу Дона близ станицы Клетской, медленно переправлялись на понизовый левый берег и затем лугами, займищами тянулись на север, к железной дороге. Когда последний обоз спустился под гору и начал громоздиться на паром, боевое охранение было снято. Бойцы, кидая винтовки, бросались вплавь...
Именно здесь, под Клетской, Троцкий самолично отстранил от командования Княгницкого, тайно побеспокоившись о вызове его на партработу в Бессарабию, и вопреки новому составу РВС армии назначил на его место военспеца Всеволодова.
Всеволодов ультимативно потребовал устранения члена РВС Михайлова и некоторых других политработников, на что Троцкий пойти не мог. Затеялась длительная перебранка, в пылу и под прикрытием которой новый командарм распорядился об отводе своих войск за пределы Донской области.
Дальнейшее его мало интересовало. 17 июня, во время переезда штаба из Михайловки в Елань-Камышинскую, Всеволодов отлучился легковой машиной в хутор Сенной, где временно находилась его семья.
— Знаешь, милая, — сказал он жене, собиравшей вещи, — в Калаче появился Миронов с какими-то чрезвычайными, чуть ли не генерал-губернаторскими полномочиями... Лучше не испытывать судьбу, не усугублять положения. Думаю, что здешние мои дела закончены и его превосходительство поймет меня правильно. Пора, знаешь ли, и честь знать... Сегодня ночью мы выезжаем к Арчединской, там предположительно должны уже быть передовые разъезды Сидорина...
На следующий день в Елани было смятение: не могли сыскать нового командарма, захватившего в портфель наиболее важные оперативные документы...
В эти же дни политкома Гуманиста срочно вызвали в политотдел фронта, освободив от обязанностей в эскадроне.
Аврам выехал с тайной тревогой, а в Козлове эта тревога значительно возросла. В штабе исподволь начали искать виновных за катастрофу на фронте, смещали, наказывали, отдавали под суд.
Начальник политотдела усадил Аврама перед собой в кресло и долго в молчании рассматривал его юную в общем-то и жалкую фигуру с тонкой шеей и кудлатой головой. Ходоровский был по возрасту старше Аврама всего на пять-семь лет, но смотрел на него и говорил в дальнейшем с отеческой строгостью. Этому способствовали не только большая черная борода и огромные очки Ходоровского, но и вся обстановка в Реввоенсовете.
Сказал, склонив голову и глядя исподлобья через дужки очков:
— Одного не пойму, товарищ Аврам, как это вы под Монастырщиной устроили с этим командиром эскадрона... как его?..
— Барышников?! — с готовностью привстал Гуманист.
— Да. С ним... Как это вы додумались там устроить варфоломеевскую ночь среди бела дня?
Аврам откинулся в кресле, расслабляя нервы до предела, и кинул голову сначала влево, потом вправо, как бы освобождая тонкую шею от тесного воротничка.
— Были же директивы на этот счет? — нашелся Аврам, спросив тихим голосом, как заговорщик. — А теперь что? Другие установки?