Нет, не было никаких коробочек-сюрпризов подле моей двери. Просто дверь моей квартиры не была заперта. Вставляя ключ в замок, я оперлась на нее, и она подалась внутрь и распахнулась. У меня перехватило дыхание, но серьезно испугаться я не успела, так как услышала знакомый голос:

— Привет, Аньес.

Марк расположился у меня, как у себя дома, и хозяйничал на кухне. Он вышел в переднюю, вытирая руки, и помог мне снять пальто.

Все мысли о предательстве Пети выскочили у меня из головы, вместо приветствия я спросила:

— Как ты сюда попал?

Марк засмеялся:

— Это мой небольшой секрет. Главное, что я здесь!

Интересно, откуда у тебя возникло такое страстное желание здесь оказаться, подумала я. Не потому ли, что вчера тебе по телефону ответил мужской голос?

Я попробовала выяснить, каким образом он у меня очутился, но Марк отмахнулся от моего вопроса:

— Потом. Ты наверняка прямо с работы и голодна, пойдем поедим!

Я возмущенно ответила, что была у друзей и нисколько не хочу есть, но Марк тут же нашелся:

— Ну уж выпить ты наверняка не откажешься! Все вопросы потом!

На него невозможно было сердиться, и я пошла вслед за ним в комнату. К дивану был придвинут тщательно сервированный журнальный столик. Правда, он ничего не готовил сам — Марк никогда не умел готовить — на тарелочках аккуратно были разложены закуски, уже нарезанные и упакованные в целлофан, которые можно купить в любой лавочке. Наверное, так он привык питаться в своей Испании, подумала я. В большой вазе для фруктов лежала огромная связка бананов; машинально я взяла один, тут же очистила и стала есть. Марк следил за мной, глаза его совсем сузились и превратились в щелочки, смешливые морщинки собрались в их уголках.

Он не забыл, как я люблю бананы. Как-то в зоопарке он меня чуть не довел до истерики, отпуская язвительные замечания по поводу того, какими глазами я наблюдала за орангутаном, со вкусом, чувством и расстановкой поглощавшим банан за бананом на глазах у очарованной публики; у всех детей в толпе посетителей текли слюнки, и у меня тоже. Но хуже всего было то, что последний банан он бросил на пол и растер ногой, то есть задней лапой! У меня — впрочем, не у меня одной — вырвался невольный вздох сожаления.

— По-моему, ты готова поменяться с ним местами, — заявил мне тогда Марк.

— С удовольствием. Главное, что ему прямо на дом приносят уже приготовленную еду (в углу вольера стояла миска с пшенной кашей), и никто от него не требует, чтобы обед подавался на стол немедленно и в разогретом виде, — отпарировала я.

И вот теперь, когда я прихожу домой, меня встречает накрытый стол! Чудеса, да и только!

Мой любимый «Чинзано». Пористый шоколад — я его предпочитаю всем другим. Кисть черного винограда. Да, Марк постарался.

Он нажал на кнопку магнитофона, и запел Джо Дассен.

Я удобно устроилась на диване, решив на время обо всем позабыть. Не так часто в жизни встречаются такие минуты, когда, кажется, все желания исполняются и не хочется ни о чем думать, хочется просто жить, как бы существуя вне времени и пространства и наслаждаясь каждым мгновением.

Тем более что в последнее время мне было не до роскоши: не на что было купить не то что бананы и шоколад, но даже самые банальные яблоки.

Марк не торопился; он тоже уселся на диван, но не рядом со мной, а довольно далеко, повернувшись ко мне лицом, так что мы с ним глядели прямо друг на друга, Он не сводил с меня глаз, даже наливая в мою рюмку вермут — без всяких там тоников и кусочков льда, чистый вермут, именно так, как я люблю; даже перемотать назад магнитофонную ленту, когда я попросила еще раз поставить «Енисейские поля», он умудрился вслепую, потому что смотрел только на меня.

Мне вспомнилось наше первое свидание; Марк с удовольствием вошел в одну из своих любимых ролей — роль соблазнителя, и я с не меньшим удовольствием ему подыгрывала.

При этом он до меня еще даже не дотронулся, и мы оба оттягивали те минуты, когда легкие прикосновения разбудят желание и наши тела оживут, и еще более волшебные мгновения, когда для нас будет существовать только один мир — мир чувств и ощущений.

А пока мы вели почти интеллектуальную беседу; я откинулась на спинку дивана и закурила; говорил больше Марк, я слушала. Он рассказывал мне о годах, проведенных за границей.

Оказывается, он сразу после нашего расставания попал в «выездные»; каким образом он избавился от клейма, уму непостижимо. Правда, развелись мы очень тихо и в загсе, хотя от нас и не требовалось никакого объяснения по поводу развода — детей у нас не было, и разделом имущества мы не занимались, я громко заявила, что во всем виновата сама, надеясь, что кто-нибудь донесет мои слова куда надо.

Очень скоро из простого совслужащего, корпевшего за свои 120 рэ день-деньской за письменным столом, он стал переводчиком, сопровождавшим наши делегации за границу. Работал ли он только на тех, кто ему официально платил деньги, или на кого-либо еще, было из его рассказа понять очень сложно. Скорее всего он работал на разведку, наверное, на военную разведку, ГРУ, как и его отец, — такой вывод я могла сделать из некоторых его недомолвок и оговорок; впрочем, он не хуже меня знал Фрейда, и я не верю, что эти оговорки были случайными. Нет, скорее всего он сознательно пытался создать у меня такое впечатление, окутать себя атмосферой загадочности; я понимала, что он играет, и тем не менее ему верила — вряд ли без службы в некоторых структурах он мог бы так свободно разъезжать по заграницам. Тем более что через несколько лет работы в издательстве его послали в Латинскую Америку — сначала на Кубу, а потом в Аргентину, где он служил на маленькой дипломатической должности, вроде десятого атташе по культуре.