– Агафон, присаживайтесь, - сказала Елена Андреевна, указывая на стул возле массивного резного дубового стола, покрытого льняной скатертью.
– Сейчас чай пить будем, вот уже и самовар поспел.

Комната была просторная и уютная, вся мебель была деревянная, дубовая. В шкафах величественно стояли многотомные издания ручного переплета, на окнах висели красивые вышитые занавески, единственно портили вид рамы и картина за ними, указывая всем своим видом на всю старомодность интерьера по сравнению со скачками цивилизации.

– Присаживайтесь, - сказал Андрей Иванович, и мы сели за стол. Елена Андреевна попросила Диму помочь ей поставить самовар и разлила чай. Минут пять мы молча пили крепкий чай вприкуску с заварным печеньем.

– Рад тебя снова видеть Агафон, - сказал Андрей Иванович после молчания.

– И я очень рад вернуться, Андрей Иванович, - сказал Агафон.
– Как пропал, не знаю.

– Ну не впервой это, никто тебя и не обвиняет.

– Я готов начать работу.

– Завтра все, завтра. А сейчас всем спать. Николай, зайди ко мне в кабинет.

Все пожелали друг другу спокойной ночи и удалились по комнатам. Елена Андреевна показала Агафону его новую келью и еще раз сверкнула на меня своими серыми глазами.

– Николай, - Андрей Иванович как будто задумался на мгновение, подбирая слова, - ты нарушил устав.

Я молчал, ожидая долгой нудной наставительной речи, что мы должны придерживаться Правил и прочие правильные слова. Мне было уже достаточно лет, чтобы я сам это понимал и относился к подобным разговорам спокойно. Но былая горячность не позволяла мне тихо слушать нотации, и я ерзал на своем стуле, надеясь на скорое окончание тирады.

– Но я тебя не виню, - неожиданно сказал Андрей Иванович, что у меня даже глаза немного округлились.
– Нам уже давно было пора форсировать события. Конечно, ты знаешь, что время в нашем случае относительно, и хороший момент можно упустить и вернуть в одночасье. Но. Но, времени у нас уже нет. Скоро Поворот, поэтому нам надо начать действовать.

– Так ведь все готово, Андрей Иванович. Люди подготовлены, технология прописана, вот, сейчас Агафона введем, и...
– Андрей Иванович рукой оборвал мой доклад.

– Все ты правильно говоришь, вот только посмотри чуть вперед, что ты увидишь?

Я устроился надежней на стуле и начал напрягать сознание. Процесс этот не столь уж сложный, сколько неприятный. Ох, как я не люблю смотреть на дно, оно затягивало, голова наливалась кровью в ушах стояла давящая тишина. Потом весь день ходишь как будто пыльным мешком огретый. Постепенно дно становилось явней, я начал различать уже малейшие детали стен, чувствовать гнилостных дух грядущего. Через некоторое время где-то вдалеке, внутри меня, но снаружи дна, я услышал звуки колокола, он бил неистово, это была полная дисгармония, казалось, что он вот-вот оборвется, разрушится! И тут тишина захлестнула меня с новой силой, и передо мной встала картина: женщина в белой одежде с черными руками перебирала картошку, выкидывала хорошую и откладывала гнилые клубни в корзину. Здоровые клубни падали на землю, и земля тут же превращала их в пепел. Лица у женщины не было, ни глаз, ни носа, ни рта, но это и не была маска, в ней отражалось грядущее. Меня начало тошнить, грядущее всматривалось в меня, и я видел себя в нем. Все сущее во мне требовало выхода, меня затрясло.

– Колокол!
– услышал я сквозь звон в ушах.
– Колокол!
– Настойчиво повторил голос. Я очнулся.

Казалось, я был в трансе не более получаса, но на улице уже светало. Елена Андреевна обеспокоенно вытирала мое лицо холодным полотенцем. Увидев, что я очнулся, она вновь приняла свою маску явного неодобрения моим вчерашним поведением, резко вытерла испарину с моего лба и удалилась.

– Что ты видел?
– спросил меня Андрей Иванович, - мы думали, что придется за тобой идти уже.

Я рассказал увиденное мною грядущее. Андрей Иванович задумался, что-то записал в своей книжке и внимательно посмотрел на меня.

– Иди, отдыхай, у нас есть еще 2 часа до отъезда.

– Вы это тоже видели, Андрей Иванович?

– Нет, я видел в прошлый раз только корзину, и она была пуста.

– Что же тогда это означает?

– Пока не знаю, не знаю. Так, Николай, марш спать, тебя разбудит Владимир через 2 часа.

* * *

– Эмм, значит так, Агафон, имя у тебя несовременное и совсем уж, эмм, честно говоря, простонародное. Не надо возражать, те корни, что были, давно уже утрачены. Надо бы тебе новое имя дать, яркое, звучное, чтобы каждому пустолобу было ясно, что ты есть истины глагол. Как же тебя назвать то... Есть у кого предложения?
– спросил Матвей Федорович, близоруко посмотрев на собравшихся вокруг стола Совета.

– Простонародное, - обидчиво повторил Агафон, - у Вас я смотрю больно современное, Матвей, продавец лещей.

– Моя фигура в данном случае не так интересна, - доброжелательно ответил Матвей Федорович. Он был добрым человеком с большим сердцем. Это была его главная проблема. Именно поэтому он все время проводил в подземном городе, занимаясь бумажными делами, точнее был нашим летописцем. Он был нашей совестью в трудные моменты.

– Может Петр Гласный?
– предложил Владимир, сбитый усатый дядя, с большими руками и внимательными глазами.