– Второе можно было не говорить, – съязвил Кряжин. – Не бережешь ты мои центы, Коля. Если у тебя ничего не вышло, прощаемся. Если вышло – я еду.

– Тогда лучше езжай.

Он спрятал телефон в карман и, отщелкивая в сторону урны окурок, с сарказмом пробормотал: «О Ланцелоте наслышан… Хорошие книги ты в детстве прочел, парень»…

Он думал о человеке, с которым только что разговаривал по телефону, а Саланцев, увлеченный теорией Ломброзо, чей портрет висел в кабинете следователя, спрашивал вслух о том, кому из родителей может принадлежать подбородок с ямочкой, обнаруженный им на фото маленького Коли. Сидельников просто вертел руль и, то и дело опуская донельзя тонированное стекло, ругался с водителями, стремящимися подрезать его авто.

Время в пути до Большой Дмитровки пролетело бы еще незаметнее, если бы они не остановились купить по хот-догу и бутылке «пепси».

Пахнущие горчицей и капустой, они поднялись в кабинет Молибога.

– Если я потерял час напрасно, то ты снова услышишь мое мнение о своем кофе, – предупредил Кряжин.

Вместо ответа криминалист бросил на стол тонкую полиэтиленовую папку. Раскрывая замок на ней, следователь смотрел на эксперта недоверчивым взглядом, словно сомневаясь в том, что тот способен на большее, нежели делать соскобы из-под ногтей трупов.

С первой фотографии смотрел куда-то вверх человек лет сорока. Взгляд его был устремлен в одну точку, как бы Кряжин не поворачивал лист. Черты лица внушали уважение.

На фото в полный рост, с более четким изображением, можно было убедиться в том, что внушают уважение не только черты лица. Тренированный торс, могучая шея, крепкая ладонь на дверце «Мерседеса».

Труднее оказалось с идентификацией номера машины. Ее передняя часть была развернута к сектору видеосъемки под таким острым углом, что цифры на специзделиях можно было прочитать и как 959, и как 858, так и 899. И еще несколько десятков вариантов, где в цифрах преобладают округлые формы.

– И куда же, по-твоему, смотрит сей мужчина впечатляющих габаритов? – поинтересовался Кряжин.

– Исходя из окружающей обстановки и дела, которым ты занимаешься, можно предположить, что перед мужчиной дом Кайнаковых.

– Невероятно…

– Побереги свой сарказм для Ельца, который тебя искал все утро, – Молибога невозмутимо раскидал в стороны листы из папки и подтолкнул к Кряжину тот, что был испещрен формулами и цифрами. – Расстояние до дома – сто семьдесят три метра. Я съездил и измерил. Высота дома Кайнаковых – семьдесят два метра. Взгляд неизвестного – это гипотенуза, соединяющая катеты этой длины. Я могу дать ответ на твой третий вопрос с погрешностью на один-два этажа. Окна восемнадцатого-девятнадцатого этажей. Либо те, кто в них светится.

– Так и есть! – восхищенно пробормотал Сидельников. – Двухуровневая квартира Кайнаковых расположена на этих этажах.

Молибога развел руками. О квартире олигарха сообщалось полчаса назад в «Новостях», журналисты которых уже успели получить информацию о трагедии в доме одного из самых состоятельных людей Москвы из им одним известных источников. Но это лишь подтвердило расчеты криминалиста.

– Ты просто молодец, Николай, – похвалил Кряжин. – Подаришь мне щепотку своего кофе?

Пока он равнодушно наблюдал за тем, как криминалист с довольным видом сыплет коричневый порошок в бумажный пакетик, Саланцев схватился за правый бок – в его кармане зазвучала трель телефона. С момента мобилизации всей правоохранительной системы страны сыщики и следователи стали превращаться в «ходячие томагочи».

– Идеи МУРа торжествуют, – объявил, складывая телефон, Саланцев. – Наши нашли мадемуазель Вишон и ее… переводчика-телохранителя.

Кряжин казался вдохновленным. Выпуская сигаретный дым в окно «Жигулей», он блестел глазами и пожевывал губами. Можно было подумать, что его взволновала предстоящая встреча с обворожительной француженкой. Во всяком случае, услышав вопрос Сидельникова, зачем, по его мнению, человеку из «Мерседеса» понадобилось смотреть на окна Кайнаковых, он ответил быстро, не раздумывая:

– Беда в том, ребята, что окна квартиры Кайнаковых расположены с другой стороны дома. Айя-я-я-я-яйяй, – нараспев проговорил Кряжин.

Мадемуазель Вишон сидела напротив него, теребя кружевную оборку юбки, а ее телохранитель Дюбуи, как и положено людям его статуса, был невозмутим. Эта невозмутимость казалась еще более удивительной еще и тем, что всем было хорошо известно, каким образом мсье Жорж охранял тело своей клиентки.

Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать. То же относится и к тем, кто ищет неприятности.

– Куда же вы исчезли, мадемуазель Сандрин? – спросил Кряжин и тут же повернулся к ее переводчику: – Переводи, человек-скала.

– Она сказала, что ее жизни угрожает опасность.

– Почему ее, а не вашим? – уточнил следователь.

Сама по себе история была банальна. Имя автора этой идеи потерялось в веках, но смысл ее в контексте сложившейся ситуации был уникален. Поначалу Кряжин не понимал, зачем в такой обстановке, ничем не угрожающей ей и ему, брать на себя подобную ответственность. Выслушав историю до конца, он крякнул и самому себе мысленно признался в том, что на «раскол» аналогичной русской парочки могли бы уйти месяцы. Дай бог, к концу установленных сроков следствия он добился бы правды. Лишь когда Вишон умолкла и Дюбуи стал растерянно мять в руках платок с выразительными инициалами «S.V.», следователь понял, что уровня сообразительности и ответственности граждан Европы мы достигнем не в этом столетии.