– Так что у вас стряслось?
– равнодушным тоном спросил Генри, кладя руку на пояс.

– А вы сами не слышите?
– удивилась старушка, - Вонь на всю лестничную площадку.

Она сморщила нос и морщины, до этого походившие на Град Каньон, тут же образовали целую ирригационную сеть вокруг глаз.

– Мэм, как вас зовут?
– спросил Букер, стараясь сохранять самообладание.

– Ким, - отрезала она.

Генри подождал еще секунду, ожидая полного имени, но продолжения не последовало.

– Миссис Ким, у вас на первом этаже люди продают сырую рыбу и мясо, вы в курсе?

– Молодой человек, я живу в этом доме всю свою жизнь, и уж поверьте, к этим запахам я давно привыкла. Вы лучше принюхайтесь, мне даже через стену воняет.

Букер не хотел потакать старой стерве, но все же вдохнул поглубже. Запах рыбы, не такой резкий как у входа, но по-прежнему отвратительный, выбил из глаз Генри слезу.

– Миссис Ким, я ничего...
– он остановился на полуслове. Это пришло как легкое послевкусие после глотка дорогого вина. Где-то там глубоко, практически на самом дне, между мучавшими нос запахами сырой рыбы, мяса и старушечьего тела притаился знакомый сладковатый "аромат". Он был еле уловим, практически неосязаем, но все-таки был. Генри обернулся к своему напарнику и по глазам сразу понял, что тот тоже унюхал неприятную сладость.

– Он там наркотики варит, точно вам говорю.

Генри ее не слушал. Еле различимая приторность, витавшая в воздухе, полностью завладела его мыслями. Он подошел к двери с номером 5-b, наклонился к замочной скважине и снова принюхался, похоже, запах действительно исходил из соседской квартиры.

– Откройте, полиция, - Букер постучал кулаком в дверь и прислушался.

– Он там, я точно знаю, - прошептала старуха, выходя на лестничную клетку, - вчера зашел и больше не выходил.

– Полиция Нью-Йорка, откройте!
– Букер выкрикнул так громко, как только мог и снова постучал. Ответа по-прежнему не было.

– Миссис Ким, как зовут вашего соседа?
– спросил у старухи Дэннис.

– Норман, а вот фамилию не помню, - ответила она неуверенно, затем добавила, - Моррис, точно, Норман Моррис.

– Мистер Моррис, откройте дверь, - громогласно выдал Дэннис. Не зря говорят, что все хорошие оперные певцы - толстяки, - Если вы не откроете, мы будем вынуждены выбить ее!

Тишина.

Полицейские снова переглянулись, их взгляды были тяжелы, тяжелее туч, с утра не дававших свету пробиться в окна дома 218 по Канал-стрит.

– Миссис Ким, вернитесь к себе в квартиру, - Дэннис рукой направил престарелую азиатку в открытую дверь, а сам достал пистолет и встал позади Букера. Генри тоже вытащил оружие. Дождавшись, когда старушка скроется у себя в квартире, он крикнул: "Мистер Моррис, мы заходим!" и ударил ногой по двери 5-b. Удар пришелся аккурат туда, где располагалась замочная скважина. Деревянная лудка треснула и щепки разлетелись во все стороны, как маленькие коричневые конфетти.

За мгновение до удара Генри сомневался в правильности своих действий. Показания старухи воспринимать серьезно станет далеко не каждый. Сколько таких сумасбродных баб он за свою карьеру повидал и по сути правы в своих обвинениях были лишь единицы. А запах? Запах был слишком слабым и мог оказаться лишь причудливым результатом смешения рыбы мяса и старческого пота. Но как только двери распахнулись все сомнения отпали в одночасье. Волна омерзительной сладости вырвалась из квартиры и накрыла полицейских.

– Твою мать!
– крякнул Дэннис. Он закрыл нос и рот своей пухлой ладонью, борясь с подоспевшим к празднику рвотным позывом.

Так раздражавший Букера, запах рыбы отступил, прихватив с собой и сырое мясо и вонь старухи. Теперь балом правил новый король - сладкий смрад разлагающейся человеческой плоти.

– Есть кто живой?
– выкрикнул Букер и прислушался, ответа не было. Тогда он жестом приказал напарнику следовать за ним и зашел в квартиру.

Жилище Нормана Морриса, похоже, переживало не лучшие времена. Узкий коридор, проходивший через всю квартиру действительно напоминал типичный притон. На стенах вместо обоев наклеены обрывки газет, без какой-либо закономерности, иногда в два или три слоя. В некоторых местах на газетах баллончиком были нарисованы непонятные знаки. Будто кто-то начинал что-то писать, но тут-же терял интерес к своему занятию и не доводил до конца даже первую букву. Похоже, что тот, кто этим занимался был не в себе и не совсем понимал, что делает.

Букер не смог отыскать среди нагромождения газет выключатель и достал фонарик. Луч света пробил темноту коридора до его противоположного конца и уперся в запертую дверь. Генри уже тогда знал, что кто бы ни был в этой квартире, он мертв, и судя по смраду, мертв уже давно. Так же он был практически уверен, что мертвец находится именно за этой дверью, но правила поведения в таких ситуациях предписывали ему осматривать жилище постепенно. Тебе же не хочется получить ржавой отверткой в спину от какого-то бешеного наркомана, спрятавшегося в комнате, которую ты сам и не проверил.

Не сводя взгляда с закрытой двери в конце коридора, Генри подошел к ванной, аккуратно заглянул в нее и понял, что чистота хозяина волновала в последнюю очередь. Новым квартирантам понадобятся услуги профессиональных чистильщиков, потому как сантехника за слоем грязи не просматривалась, а на занавеске для душа черным мхом расползлась плесень. Парень явно был не из любителей понежиться в теплой воде с бокалом Шардоне.

Следующим шагом на пути к источнику вони была кухня. Здесь Букер наткнулся на нечто странное. Одна из конфорок на дешевой газовой плите была зажжена, а над ней стояла трехлитровая кастрюля с молоком. Точнее молока в ней уже почти не было. Оно превратилось в коричневатую, бурлящую массу, едва покрывавшую дно. Что удивительно, запах подгоревшего молока даже не пытался перекрыть трупный. Он проиграл этот неравный бой и скромно ютился вокруг плиты. Но Букера волновало не это, он думал о том, что даже если бы бедняга Моррис поставил молоко на огонь и тут же скончался, он бы не при каких обстоятельствах не успел начать так сильно пахнуть, пока оно выкипает. И что это значит? А то, что, либо труп в таком состоянии в квартиру принесли, либо здесь кто-то недавно побывал. В обоих случаях не обошлось без живого человека. Расслабляться не стоит.