— Не забывайте, что это было три дня назад.

— У шоферов такси очень хорошая память на пассажиров. Они отлично помнят тех, кого везли даже неделю назад. А эта знаменитая тройка не могла не обратить на себя внимание. Они нервничали, спешили и, наверняка, хорошо заплатили.

Майор откинулся в кресле. Хотя кое-что из этого плана ему и самому приходило в голову, но он не мог, однако, не порадоваться сообразительности сержанта. «Молодчина! Умен!..» — подумал Григорьев и, встав, подошел к нему вплотную.

— Правильно. Только умей рассчитывать силы. А сейчас — отдыхать! Желаю удачи. — И уже тоном более строгим закончил: — Пока не выспишься — на работе не смей появляться!

— Есть, товарищ майор, — и Захаров вышел из кабинета.

Когда он спустился в дежурную комнату, лейтенант Ланцов молча подал ему свернутую вдвое бумажку. Это была телеграмма из хворостянского районного отдела народного образования. В телеграмме подтверждалось, что окончившему в 1948 году хворостянскую среднюю школу Северцеву Алексею Григорьевичу был выдан аттестат зрелости с золотой медалью.

Захаров бережно сложил телеграмму и положил ее в блокнот. Перед уходом он попросил:

— Товарищ лейтенант, прошу вас, когда Северцев придет с обеда, передайте ему, что завтра в десять утра я за ним приеду. Пусть ждет в дежурной.

Манежная площадь была залита утренним солнцем. Моховая улица выглядела особенно оживленной. Она звенела молодыми голосами, пестрела цветными нарядами девушек; отовсюду неслись возгласы приветствий, смех, шутки…

— Вот и университет. — Захаров показал на здание с большим стеклянным куполом.

Северцев в ответ только вздохнул.

Московский университет летом жил особой, напряженной жизнью. Со всех концов страны съезжалась сюда молодежь, чтобы померяться знаниями на экзаменах. Сколько бессонных ночей проведет какой-нибудь сибиряк за дальнюю дорогу, прежде чем увидит Москву, Кремль, университет… Не нужно быть робким человеком, чтобы на первых порах растеряться. Все, что когда-то схватывал одним лишь воображением — сейчас лежит перед тобой живое, под рукой. Смотри, любуйся, запоминай.

— А вот и юридический, — сказал Захаров. — Давайте заявление, будем соблюдать субординацию.

В узких коридорах юридического факультета маленькими группами стояли поступающие. Николай направился в деканат.

Северцев стоял возле дверей. Прислушивался. По обрывкам доносившегося разговора он понял, что декан упорствует.

И, действительно, разговор у Захарова был нелегкий.

— Не могу, не могу, — разводил руками декан. — Аттестата нет, а на слово верить не могу.

— Не верите словам, так верьте документам. Вот письменное подтверждение об ограблении. Вот телеграмма хворостянского РОНО. Наконец, если и этого мало — я могу пригласить в кабинет самого потерпевшего, — настаивал Захаров.

— Нет, нет, пожалуйста, не беспокойте товарища. Я верю вам, уважаемый, но до тех пор, пока не будет подлинников необходимых документов, всякий разговор излишен.

— Да, но во всяком правиле есть исключения. Я об этом слышал на ваших лекциях, профессор.

— Исключение может санкционировать ректор.

— Хорошо. Я обращусь в ректорат, а если потребуется — и в Министерство высшего образования. Пожалуйста, напишите свою резолюцию об отказе.

Декан еще раз пробежал глазами заявление, медленно обмакнул перо в чернильницу, но, не написав ни слова, положил ручку и молча отошел к окну.

— В моей практике это первый случай. Беспрецедентный случай!

— Нет, случай не беспрецедентный. О таких случаях и о таком отношении к людям говорил в свое время Ленин.

— Что вы имеете в виду?

— Формально правильно, а по существу — издевательство. Прошу вас, профессор, напишите ваш отказ.

— Да, но ведь я… я не отказал категорически. Я только довел до вашего сведения, что подобных случаев в своей практике я не встречал. Я готов помочь товарищу Северцеву. Простите, ваша фамилия?

— Захаров.

— Давайте, товарищ Захаров, пройдем вместе к ректору и там решим этот вопрос.

К ректору пошли все трое: декан, Захаров и Северцев. Когда проходили университетский дворик, на котором была разбита пышная клумба, Алексей окинул взглядом желтый корпус с лепными львами над окнами и в душе его вспыхнул проблеск надежды: «А что, если придется здесь учиться?», «Что, если примут?».

Приемная ректора была полна посетителей. Отцы и матери, детям которых было отказано в приеме, сидели с озабоченными лицами и, очевидно, в десятый раз повторяли про себя те убедительные мотивы, с которыми они обратятся к ректору. Юноши и девушки с грустными лицами стояли здесь же, рядом с родителями, и молчаливо переминались с ноги на ногу. Худенькая секретарша, по привычке не обращая внимания на посетителей, стучала на машинке.