Андорис подождал, пока в зале воцарится тишина, и огласил свое решение.

— Джелал Дератар, ты признаешься виновным в преднамеренном убийстве жабы, фамильяра Квинара Редакса, и приговариваешься к смерти.

Молодой человек в ужасе отшатнулся:

— Нет! Я рассчитывал на справедливый суд.

— Суд справедлив. Твои собственные показания подтвердили твою вину.

— А ты вообще слушал их?! — Голос Джелала сорвался на истеричный крик. — Я виновен в порче имущества, но никак не в убийстве, тем более преднамеренном! Когда я переместил своего двойника в лабораторию Квинара, я приказал ему уничтожить все магические аппараты и компоненты. Это был сиюминутный порыв, бредовая, дурацкая месть Квинару, за то что он с помощью волшебного зелья соблазнил мою возлюбленную. Он заставил ее… заставил… Разве это не делает виновным его?

Джелал в исступлении огляделся вокруг. Некоторые из зрителей кивали, соглашаясь с ним, но лицо Андориса оставалось таким же безучастным, как его маска. Юноша сглотнул, ощутив себя человеком, стоящим с петлей на шее.

— Меня словно безумие охватило, — продолжил он. — Я и понятия не имел, что жаба находится в лаборатории. Как только я понял, что это фамильяр Квинара, я попытался остановить двойника, но не смог. Двойник вел себя так, словно у него появился свой собственный разум. Он продолжал крушить и ломать…

Гомункул в спальне Андориса закусил губу, впившись в нее острыми зубами.

— Видишь? Он не специально это сделал!

Андорис не обратил внимания на вкус крови.

— Тебе есть, что еще сказать, перед тем как приговор будет приведен в исполнение?

— Это была всего лишь жалкая лягушка! И насколько известно, Квинар уже воскресил ее. Как можно приравнивать жизнь лягушки, пусть и фамильяра волшебника, к жизни человека?!

— Наказание, предусмотренное законом за это преступление, — смертная казнь.

— Но я твой сын!

Не выражая никаких эмоций, судья Дератар начал произносить заклинание, которое должно было перенести Джелала прямо к мифаллару. К этому времени толпа в Колонном Зале уже заметно поредела. Вдалеке Андорис мог видеть людей, толпившихся теперь у сооружения с мифалларом. Они с ожиданием вглядывались внутрь через зарешеченные стены конструкции. Магическая энергия, потрескивая, устремилась к указательному пальцу Андориса, и когда его кончик добела раскалился, губы молодого человека скривились в презрительной усмешке.

— Скажи, Лорд Верховный Судья Дератар, каково это быть все время правильным? Тебе будет приятно смотреть, как твой сын ум?…

— Не-е-ет!

Андорис, вцепившись в серебряное кресло, тяжело дышал. Впервые за несколько десятилетий он испытывал незнакомое доселе ощущение — боль. Ему удалось отбросить большую часть нахлынувших эмоций, и он вздрогнул с облегчением, когда понял, что они передались гомункулу. Но маленький осколок боли все же остался, и сейчас он ледяной занозой сидел в его сердце.

А там, в комнате сидел гомункул, сложив крылья за спиной, обхватив руками колени и прижав их к костлявой груди. Он качался взад-вперед, как покалеченный ребенок, и его рыдания перемежались со стонами. Каждый раз, когда он сжимал глаза, из них текли новые слезы.

— Джелал говорил правду — мантия это подтверждала.

— Я знаю, — ответил Андорис.

— Приговор был несправедливым.

— Я знаю, но таков… закон.

— Но он же умер!

Гомункул резко вскочил, схватил портрет Джелала со стены и швырнул его на пол. Но это не принесло ему успокоения, и он разбил чернильницу, прикрепленную к верхнему краю картины. Чернила брызнули во все стороны, залив улыбающееся лицо Джелала.

— Как мы могли убить нашего любимого сына? Мы ненавидим себя!

Часть разума Андориса находилась «здесь и сейчас». Он стоял в Спиральном Зале, слушая, но не слыша гудение толпы и взволнованные вопросы Верховного Судьи Вентара, обращенные к нему вполголоса.

Другая часть смотрела глазами гомункула на только что устроенный погром — на расползающуюся лужу чернил в окружении мелких брызг.

Уставившись на них, Андорис вдруг поразился тому, какими крошечными были эти брызги, как мало места они занимали. Внезапно к нему пришла мысль… мысль настолько потрясающая, что Андорис даже не заметил боли, которую разделил с гомункулом, когда тот со всей силы ударил руками по разбитой чернильнице и порезал их. Он понял, что обычный мифаллар был таким огромным из-за того материала, что лежал в его основе — длинных нитей самого Плетения; но мифаллару, сделанному из пустого пространства между ними, не обязательно быть таким большим. Его можно сжать, сделать совсем крошечным… таким, чтобы можно было поместить внутрь теневого двойника.