— Это не старые станки.

— Хорошо, это новые станки, но не хватает множества деталей, которые можно изготовить только на Западе.

— Неправда. Их можно сделать и здесь. И если их не хватает, то только потому, что мы не были достаточно бдительными. Большинство деталей разворовано за последние две недели.

— Да не об этом речь. Я сказал, что ты можешь стать стоящим работником. Я пригласил тебя еще по одному вопросу… Партии нужен стоящий работник на очень ответственный пост. Как я уже сказал, из тебя может вырасти такой работник. В волости Ширия у нас нет секретаря. Ты знаешь, какое важное значение имеет Ширия? Мы здесь, в уездном комитете, подумали о тебе.

— Я не поеду в Ширию.

— Значит, отказываешься от партийного поручения?

— Да.

— Хорошо, товарищ Герасим. Я запомню это.

— И я хотел вот еще что спросить: решил уездный комитет собирать станки или нет?

— Конечно, решил.

— Тогда в чем же дело?

— Здесь задаю вопросы я! — взвизгнул Бэрбуц. — Я кончил, товарищ Герасим! Член партии, который отказывается от партийного поручения, меня не интересует.

Герасим осторожно поставил на место стул и направился к двери. Он уже взялся за ручку, но передумал и вернулся.

— Что же вы мне советуете, товарищ Бэрбуц, не агитировать за сборку станков?

— Я тебе сказал все, что хотел сказать. Думаю, что я достаточно ясно выражался.

— Да, я тоже так думаю. — Герасим вышел, не попрощавшись.

3

На другой день Герасиму все виделось в мрачном свете: и цех, и станки, и нити. Он не мог найти себе места, ходил взад и вперед с ящиком для инструментов через плечо. У него не было никакого желания присутствовать на бесконечных заседаниях фабричного комитета. Он был даже рад, что его выбрали простым членом комитета и не сняли с производства. Можно было бы с ума сойти, выслушивая бредни Симона о том, как станут жить через сто лет, когда работать будут только два часа в день и не будет денег. Симон был обо всем этом так хорошо осведомлен, что неискушенный человек слушал его, разинув рот.

Пробираясь между станками, Герасим устало отвечал на приветствия, а спустя минуту он уже спрашивал себя, с кем только что здоровался, с Блидариу или Ахицей.

— Он не выспался, — говорили люди, — наверное, поссорился с женой.

— Он холостой. Эх вы, даже этого не знаете, — засмеялась женщина с огненными волосами, как будто это непременно нужно было всем знать, как таблицу умножения.

— Он сердится из-за шкафа, — добавила потом вое та же рыжая; и она до некоторой степени была права. Кто-то из вечерней смены взломал шкаф Герасима. Правда, ничего не украли. Единственный ущерб — сломанный замок, но если бы тот, кто это совершил, попался в руки Герасиму, он сделал бы из него котлету.

Герасим об этом не думал. В голове у него бродили куда более мрачные мысли, связанные с Бэрбуцем. Вчера он весь вечер ходил по городу, стараясь успокоиться. Ему вздумалось даже зайти к Суру и рассказать обо всем. Он Снова поднялся по лестнице уездного комитета и застал Суру как раз во время небольшого перерыва между двумя заседаниями. Суру, увидев Герасима, сразу же подозвал его:

— Герасим, это правда, что ты отказался ехать в Ширию?

— Да, но видите ли…

— Ну вот, до чего мы дошли! Даже такие многообещающие товарищи начали портиться. Не говори мне «но», «если»… Скажи откровенно. Ты отказался от партийного поручения?

— Да.

— Нехорошо, Герасим. Если от почетного задания отказываешься ты, то что же говорить о товарищах с более низким политическим уровнем…,

— Я хочу собирать станки, товарищ Суру.

— Ты думаешь, важнее собирать станки, чем быть секретарем волости? Людей, которые смогут собирать станки, мы найдем сколько угодно…

— И все-таки их не собирают.

— Довольно, товарищ Герасим. Прав товарищ Бэрбуц. Ты все время переводишь разговор с себя и своей ошибки на что-нибудь другое. Я хотел, чтобы ты был самокритичен. Мне сказал Бэрбуц, что он поставит вопрос о тебе на заседании партийной ячейки. И правильно сделает… — Герасим опустил голову. — Тебе больше нечего сказать?

— Нет, товарищ Суру. Нечего…

Герасим так сильно сжал в кулаке ручку отвертки, что пальцы в суставах побелели. Он был очень возбужден. Ему казалось, что все люди похожи на Бэрбуца, что все будут задавать ему всякие вопросы, просто так, из любопытства, что никто с — ним не ладит. Он поссорился из-за станка с ткачихой:

— Все время ты его ломаешь, тетушка Штефания… Почему не заботишься об этом старом станке? Не видишь, что надо заменить колесико?!

— Видно, хорошо тебе платит Вольман, что ты так печешься о его станках.

Герасим хотел огрызнуться, но передумал. Не стоило лезть в бутылку, и он заменил зубчатое колесо, не сказав ни слова. Только закончив, он подошел к ткачихе:

— Чем ты недовольна, тетушка Штефания?

— Сыта я вами по горло, слышишь? На собраниях вы ругаете барона, а на самом деле льете воду на его мельницу. И в фабричном комитете то же самое, За глаза называют его бандитом, а дома у него, я думаю, стали бы ему и зад целовать, если бы господин Вольман оказал вам такую честь.

Герасиму нечего было ответить. С тех пор как место Хорвата в фабричном комитете занял Симон, они действительно приняли решение проводить собрания на дому у барона. Герасим противился этому и остался в меньшинстве.