Но теперь давайте рассмотрим тех американских дурней, кто хочет стать большими рыгунами и ездить подземкой в накрахмаленных белых воротничках (О Джи-Джей, твоя бездна?) и в «деловой» одежде, и однако же ей-богу смеются они и охотно пыжатся перед своими друзьями, совсем как счастливые Коди, Лео, Чарли Биссоннетты времени – вот этот вот мелкий предприниматель, на самом деле парень хороший, это я могу определить по его умоляющему хохотку – такому, что давится и говорит: «О да, и не говори, я тебя в тот раз любил!» И горе! горе! мне, я теперь вижу, что он калека – левая стопа – и лицо его теперь есть лицо серьезного хмурящегося рьяного инвалида, может, как лик того чудовища на доске с колесиками с Лэример-стрит, который, должно быть, обернулся крупно и рьяно со своих исподов, когда увидел его, молодого Коди, как тот шел, стуча-мячом, вдоль по улице из школы в скосе трагических утраченных предвечерий, давно уж отошедших от памяти любви, что есть секрет Америки – утрачен и он, этот подземочный инвалид, в складках своих же толстых встопорщенных шейных мышц, как у мужчины – несет конверт бумажной папки – болтая с высоким парнем помоложе в очках, которым восхищается и к кому подается, разумеется, с любовью старшего ко младшему, а особенно человека больного к здоровому тупочелу, как повсюду.

Ближе к дому, в Джамейке, по-прежнему бродя, славное окно пекарни: вишневый пирог с маленьким круглым отверстием посередине показать глазированные вишенки – то же у всех прочих пирогов с корочкой, включая с фаршем, яблоком – фруктовые пироги с вишнями, орехами, глазированными ананасами, сидящими в воздетых картонных чашечках – изумительные тортики с заварным кремом, с золотыми лунами – припудренные слоеные с лимонной начинкой – маленькие сверх-особые печеньки двух оттенков – также двуцветные шоколадные глазури на круглых красивых шоколадных тортах с посыпкой бурыми крошками вокруг донных краев и прелестными распущенными конструкциями самой глазури – сделаны лопатками пекаря – Жирные восхитительно вкусные яблочно-ананасные тортики, что похожи на увеличенные издания тортиков из «Автомата», комковатая глазурь с блеском – Все смотрят – Дикие драные кокосовые пирожные с вишенкой в середине… как чумовые седины.

Очерки дерева на фоне серых дождливых сумерек —

Я содрогнулся от радости, завидя тортик с розовой глазурью сверху, весь распущенный, с красною вишней в середине, бока вокруг все покрыты шоколадной крошкой!

Но через дорогу унылый приход. На газоне перед ним две двадцатифутовые елки – здание того причудливо бледного оранжевого кирпича, цвета блевоты, кошачьей тошнотины – расфранчено в английском стиле, или саксонском, с крепостными бастионами над входом, дубовой дверью, но бледно-бурой, не темной, с тремя маленькими застекленными окошками сверху для красоты и одним посередине в целях смотреть, кто входит – с каждой стороны серой бетонной рамы всего этого с резным старошрифтовым словом Приход там веселенькие английские лампы Чарлза Дикенза – затем два маленьких узких окошка-щели где-то в фут шириной, четыре фута вниз – в основаньи этого скукоженного входа подвальное окошко за каким-то бетонным защитным поребриком (безымянным, чокнутым, как кустарники рождественской елки перед пригородной адвокатской конторой и маленькими проволочными оградками вокруг кустиков, формы:

все чокнутое, бесполезное, поддерживается однофутовой высоты оградными столбиками, сделанными из железа, но вид такой, будто приклеены, с петлею сверху

с поребриком для разделенья этого, поднятия или подчеркиванья поднятия от тротуара, и есть что-то такое, чего никогда не использовать или понять никому, кроме неисправимых сидельцев вроде меня и Коди) —

Над замковыми бастионами и готическими окнами приходского фасада кирпичный щипец с обычным американским окном, на котором жалюзи, над ним серый бетонный крест, похожий на стойки, какие видишь вокруг военных мемориалов в парках на Юге и как кресты на главных конторах кладбищ. В сумерках в приходе горят теплые густые оранжевые огни. Совсем, разумеется, не похоже на Прустов Собор Комбре, где камень двигался эксцентричными волнами, сам собор огромный отражатель света «снаружи» —

$ $ $ $ $ $ $ $ $ $

Бедные одинокие старушки Лоуэлла, что выходят из пятерочки-десяточки с зонтиками, раскрытыми к дождю, но на вид такие испуганные и в таком искреннем беспокойстве, не тревоге тайно улыбающихся горничных под дождем, у которых хорошие ноги, на каких только скакать, у старушек ноги рояльные, им надо ковылять и переваливаться, куда надо – и все равно говорят о своих дочерях посреди этого своего беспокойства.

Мимо люди идут. Большой чубастый ирландец в пальто из верблюжьей шерсти с поясом, неуклюже ковыляет, распустив губы в некой гнетущей мысли и так, будто в его громадной сухой земле дождь не идет —

Толстая старуха, необычайно-нагруженная не только зонтиками и дождевиком, но под низом выпирает беременно скрытыми защищенными свертками, что торчат до того далеко, что ей трудно не пихать ими людей на тротуаре, и когда влезает в автобус, это создаст крупные хлопоты для бедных людей, кто теперь, в своих собственных районах города, направляется к автобусу, об этом и не подозревая —

Хитрованская маленькая богатая еврейская дамочка в шубке вздымает зонтик, цепляющий глаз, до того он дорогой и сделанный (красный на коричневом) до того красиво, рассекая с эдакой уверенной, ноги колесом, жопацкой раскачкой, что отличает ее от прочих дам, крестьянка великой высокой цивилизации с шикарными квартирами, с волосатым мужем Аароном, который торгует высокими финансами с серьезностью и шерстистой медлительностью обезьяны, она направляется домой с пакетом, и дождь, как прочее, ее совсем не мает —

Ирландский джентльмен, весь туго укутанный в темный зеленоскользкий плащ, воротник задран, туг у его распущенного подбородка, шляпа, зонтика нет, немножко тревожен, перемещаясь эдак медленно к своей цели, и затерялся в мыслях о работе или жене, или, ей-богу, чем угодно, включая чувства гомосексуальной порчи, или что коммунисты втайне управляют его жизнью в этот вот миг мыслеволнами из машины, проецирующей из подлодки в пяти милях от берега, может, оператор телетайпа в Ю. П. [3] так думает, идучи вдоль Шестой авеню, чье название сменилось на Авеню Америк несколько лет назад к его полному отвращению, а он идет себе, окруженный всею ночью темного дождя в сем моменте времени, который он занимает белым испуганным взглядом на что-то на дне тротуара (что не есть я) —

Молодой темноволосый пухлый прыщавый парень лет тридцати, в синей суконной куртке, из Бруклина, который тратит воскресные дни, читая хахачки («Матт-с-Джеффом») и слушая по радио матчи с мячиками, рассекая с работы экспедитором в конторе возле «Нью-Йоркера» на 45-й улице и думая, ни с того ни с сего, что он забыл новый ключ от гаража, который сегодня же днем и сделал, забыл на столе у диспетчера в пустом голубом свете, но теперь вот дождь, и он идет дальше домой, и его тоже окружает дождливая ночь и реки Хадсон и Восточная, но толковать его можно лишь в понятиях его гаражных ключей (в данный момент) —