Не представляете, в каком я бешенстве. Терпеть не могу ночные дежурства. Хуже наказания и не выдумать. Не то чтобы меня страшит перспектива до утра стоять на ногах. Я постоянно храню в служебке кофеиновые таблетки проплюс, чтобы не заклевать на работе носом. К тому же Джино — несмотря на проведенную ревизию — позднее, когда мне станет совсем невмоготу, непременно принесет пару рюмок водки. Просто ночью творится бог знает что. Между двумя и тремя все переворачивается вверх дном. Впрочем, что я такое говорю? Слишком мягкое подобрал выражение. Отель в буквальном смысле сходит с ума, и я не уверен, что сегодня сумею справиться с вытекающими из этого последствиями. Все, о чем я мечтаю, это диван и телик. А получаю Содом, Гоморру и Бедлам — «три в одном».

Не знаю, в чем корень гостиничного зла, но поверьте на слово: едва вселившись в отель, люди странным образом меняются. По неведомым мне причинам, даже если в обычной жизни это добропорядочные граждане с хорошими манерами, давними друзьями и постоянными партнерами, когда они входят через вращающуюся дверь в гостиницу, тотчас словно забывают, как надлежит себя вести. Границы дозволенного стираются. Правила теряют силу. Обязанности выветриваются из головы. Дивы и внебрачные дети, что годами живут в них, вдруг выскакивают наружу. Кстати, всем кажется, что их никто не замечает. Что кутить они могут, как рок-звезды, а на следующий день предстать перед стойкой тихонями с лицами невинных младенцев. Они не учитывают одной мелочи: мы-то не пьем до потери пульса, потому все видим и слышим.

Нет, я не выдержу.

— Что это ты такой хмурый? — интересуется Лиз, вернувшись с макаронного ужина.

— Не хмурый, а злой как собака, — говорю я. — Бен, видите ли, снова заболел.

— Что? Опять? — спрашивает Лиз.

— Ага.

— Думаешь, он врет?

— Зачем задавать глупые вопросы? — бурчу я. — Сама ведь знаешь Бена.

— Прости, — говорит Лиз. — Да, ты прав.

— М-да…

— Я на ночь не останусь, — спешит сообщить Лиз. — У меня свидание, еще неделю назад пригласили на ужин.

— Не волнуйся, — отвечаю я. — Я сам останусь.

— Серьезно? — изумляется Лиз.

— Да. У тебя ведь свидание, и вообще. Мой диван, конечно, расстроится, но, думаю, переживет.

— Спасибо! — восклицает Лиз, наклоняясь вперед, чтобы чмокнуть меня в щеку. — Ты мой спаситель.

— Прекрати, — ворчу я, легонько отталкивая ее. — Дополнительный заработок в любом случае не бывает лишним.

— Что верно, то верно, — соглашается Лиз, снова поворачиваясь лицом к стойке. — Все равно спасибо.

Она едва не танцует от радости. Во-первых, ей не придется торчать здесь всю ночь, во-вторых, у нее свидание. В гостиницу входит бизнесмен, и Лиз принимается его регистрировать, а я смотрю на нее повнимательнее — по-моему, она заново накрасилась. Расчесала волосы, опять обрызгалась мерзкими духами и обвела губы красно-коричневым. Определенно идет с кем-то ужинать.

К великой радости Тони, является человек из «Харродз» с оливково-золотой коробкой, наполненной нарядами. Джеза отправляют в четыреста четвертый номер, и Тони зарабатывает приличные чаевые.

В вестибюле опять шумно и людно. Приходят те, кто живет неподалеку, — пропустить после работы и перед возвращением домой стаканчик-другой; являются стайками гламурные девицы — распить бутылочку шампанского, прежде чем отправляться на вечерние встречи; приезжают друзья постояльцев, чтобы вместе посидеть в баре, бизнесмены — выпить с возможными деловыми партнерами. И разные придурки — на ранний ужин для театралов.

Готовить и подавать ранний ужин в пятизвездочных отелях ужасно не любят. По сути, и охотников-то ужинать раньше времени находится весьма немного. Однако по той или иной причине мы всегда их обслуживаем. Подают ранний ужин в обеденном зале, обычно что-нибудь легкое: кусок копченой лососины, пирог с начинкой, салат, чашку супа или специально приготовленный омлет, от которого во время очередного акта не забурлит в желудке. Работники кухни страшно злятся: ранний ужин приходится как раз на то время, когда повара и помощники, занятые приготовлением ужина и закусок для банкетов, носятся туда-сюда как угорелые. Мы стараемся обслужить и выдворить театралов как можно быстрее, делая вид, что боимся, как бы они не опоздали к началу представления. Хоть, само собой, это нас ни капли не волнует. Просто хочется, чтобы зал своевременно освободили, и можно было привести его в порядок до прихода более серьезных клиентов.

Театралы — скучнейшие люди: раздражительные подростки, которым «культурные выходы» устраивают против их воли родители; женщины средних лет с такого же возраста подругами; пожилые пары. Ничего интересного они никогда не смотрят, ездят на «Отверженных» или что-нибудь в этом роде, что ставят десятилетиями.

Но это не самое страшное. Ужаснее всего в театралах то, что после представления они возвращаются полакомиться сладеньким. Примерно в четверть одиннадцатого, когда служащие кухни, вымотанные суматошным вечером, уже надеются, что в ресторан больше никто не пожалует, и начинают готовиться к закрытию, театралы заявляются вновь и требуют подать им карамельный пудинг, от которого быстрее уснешь. Честное слово, я никак не возьму в толк, зачем они вообще здесь нужны. Вот как раз мимо стойки проходят две дамы соответствующего возраста.

— Добрый вечер, — приветствую их я.

— Добрый вечер.

Улыбаюсь, машу им рукой и звоню в офис Адриану сообщить, что внезапно заболел Бен. Управляющий не в восторге. Когда-то они были с Беном приятелями, но теперь Адриан все больше держит портье на расстоянии. Адриан честолюбив и продвинулся так далеко в столь короткие сроки отнюдь не благодаря одному таланту. Выбирая друзей, он осторожничает, особенно любезен лишь с нужными людьми и прекрасно знает, перед которыми из клиентов не грех и полизоблюдничать. К слову сказать, вот наконец и миссис Диксон с проклятой тявкающей собакой.